— А кто его будет спрашивать, чего он хочет, а чего нет!
Кубицек ничего не ответил и только внимательно взглянул на приятеля. Тон и выражение лица, с какими Адольф произнес последнюю фразу, не оставляли у него никаких сомнений: дай волю этому человеку, и он на самом деле всех построит по росту. Однако спорить не стал — он уезжал на военную подготовку и не хотел портить последний вечер.
Из маниловских планов Гитлера ничего не вышло, и он отложил перестройку рабочих кварталов до лучших времен. Приближался сентябрь, и ему предстояли экзамены в академию. Но и на этот раз ничего не вышло. Теперь несостоявшийся поэт завалил письменное сочинение. Адольф был настолько расстроен, что даже съехал с квартиры, куда вскоре должен был вернуться Кубицек. Не желая и стыдясь новых объяснений, он не оставил своему приятелю даже записки с новым адресом.
Тем временем жизнь все настойчивее стучала в окно снимаемой им комнаты. Деньги от наследства медленно, но верно таяли, и теперь на его счет поступали всего 25 крон его сиротских денег. Летом 1909 года Адольфу пришлось отказаться от столь любимых им походов в оперу, а еще через месяц он начал распродавать свой гардероб. Продав даже зимнее пальто, Гитлер щеголял в порядком поношенном синем костюме. А когда закончились последние деньги, он за ненадобностью расстался со всеми своими кистями и красками.
С квартиры Адольфу пришлось съехать. Ночевал он на скамейках в парках, а днем выстаивал в длинных очередях за бесплатным супом. Зима 1909 года выдалась на редкость холодной и снежной, и полузамерзший «студент» с трудом передвигал одеревеневшие ноги, на которых от ходьбы по снегу начинали отмерзать пальцы. Получив сиротские деньги, он на месяц стал так называемым коечником, потом снова отправился на улицу, и после долгих мучений у него была только одна дорога: в приют для бездомных.
Почти месяц Адольф боролся с гордыней. Да и как ему, сыну государственного чиновника, идти в ночлежку? Но в декабре, когда ему стало совсем невмоготу, грязный и завшивевший, со свалявшимися волосами и заросший бородой, он отправился в майдлингский приют. Его рваную одежду забрали на дезинфекцию и выдали билет, дававший право на кровать, хлеб и суп в течение пяти дней. Этот период обещали продлить только при условии, если неудавшийся художник и студент будет искать работу.
— Чего бы мне это ни стоило, но я войду в ту же самую гостиницу по такой же красной дорожке!
