— Всё поле, ребята, было в дыму, словно пожар лесной. Из этого дыма, глядим, выползла словно жёлтая змея и вокруг нашего холма завилась. И клинки сверкают, переливаются, как искры. И ничего не кричат, только топот слышен, земля гудит…
— Кавалерия? — предположил Мишель.
— Да, кирасиры, — сказал Трофим, — то есть тяжёлая кавалерия, которую Наполеон только к концу боя всегда пускал.
— И это был конец? — спросил Мишель.
— Да, все мы поняли, ребята, что долго нашей батарее не устоять. Батарейный наш командир, молодой ещё был офицер при Бородине, обернулся и кивер на затылок сбил — гляжу, у него пот крупный на лбу. И тут снизу, в гору грянула ещё французская пехота! Лезут на холм в лоб, орут, штыки наперевес, сами как синие муравьи, много их… Попали мы между двух сил! А они с утра на нас зубы точили — наши-то пушки в середине позиции больше всего их косили, да картечью мы их резали сверху вниз, как камыш. И вот настал наш черёд…
Трофим поднял голову. В его тусклых, бледно-голубых глазах засветился огонёк.
— Рубились чем попало. Разок ещё успели дать картечью из пушки, а далее уже врукопашную, тесаками, железом всяким. И гляжу я, дюжий ихний офицер над нашим батарейным капитаном саблю занёс сзади. Батарейный голову повернул, лицо у него бледное, по щеке кровь бежит… И сейчас-то, кажись, я это лицо во сне вижу, а дело-то было давным-давно…
Трофим остановился.
— Ну и что же? — спросил Мишель.
— Я банником ударил француза по голове, он упал. Да тут и меня кто-то по башке сзади огрел…
— Ты спас капитана! — воскликнул Мишель.
— Не знаю, ребята, я ли, судьба ли… А только мы с капитаном нашим живы остались. Меня ночью унесли с батареи наши обходные, я возле костра очнулся, и капитан там был, да я его не сразу узнал, вся голова в белых повязках. «Ну, говорит, Трофим Капустин, ещё нам с тобой воевать»… Взял меня после войны к себе в денщики и вольную мне выправил. Я мог бы уйти в деревню, да нет, остался. Уж больно хорош был капитан, да и дитя ихнее мне приглянулось. С тех пор у них в доме жил, хоть и не крепостной.
— Какое дитя, у них был мальчик? — спросил Мишель.
— Никак нет, барышня, — неохотно отвечал Трофим.
— А сейчас где этот капитан? — не унимался Мишель.
— Далече, — отвечал Трофим, и огонёк в глазах его погас.
— А ты ещё воевал, дедушка Трофим? — вмешался Топотун.
— Воевал.
— Где?
— На площади, — отвечал старик и нахмурился.
— На какой? На Красной?
— Эх ты, учёный, — пробурчал Трофим, — думаешь, что на всём свете, кроме Красной, и площадей-то нет? Ещё какие площади-то есть, не хуже ваших!
