Джентльмены, сидящие вокруг стола, выколачивают свои старые обкуренные трубки, посасывают бренди… Без мятежное детство, поколение за поколением, отложило здесь толщи покоя, наивной доверчивости. Они негромко, неспешно беседуют, на минуту умолкая, чтобы прислушаться…
Да, им весело, такой уж возраст, один бог знает, что может их рассмешить… пустяк, сущий пустяк, они сами пе могли бы сказать, что именно, для этого нужно так мало, любая глупость, какое-нибудь словечко, и вот они уже покатываются, не в силах остановиться, не зная удержу.
А ведь они устали… умаялись… позади долгий день, деревенский воздух, физическая нагрузка… Они подносят руку к голове, похлопывают ладонью по рту, подавляя неуместный зевок, встают по знаку, которым обменялись между собой… По едва приметному знаку… Нет, никакого знака… Да, был, ну и что? Уже подошло время, — не правда ли? — когда пристало и попрощаться… они подымаются к себе… Старый друг, по-соседски заглянувший поболтать после ужина, провожает их благодушным взглядом.
Теперь они одни, сидят друг против друга. Бутылки и бокалы на низком столике раздвинуты в стороны, чтобы дать место тяжелой зверюге из ноздреватого камня, которую друг осторожно перенес сюда с камина и поставил между ними. Его взгляд, его рука уважительно, нежно гладит ее бока, спину, тупую морду…
То, что от пее исходит, то, что источается, излучается, течет, проникает в них, впитывается ими, то, что их полнит, распирает, подымает… создает вокруг них некую пустоту, в которой они парят, которой отдаются… Этого не описать словами… Но им и ни к чему слова, они не хотят их, они знают, что главное — пе подпустить слово, не дать ему прикоснуться к этому, проследить, чтобы слова, тщательно отобранные, просеянные, слова приличные, скромные, держались на почтительном расстоянии: — Поистине, эта вещь у вас великолепна… Да, бывают такие случайные удачи, случайное везенье… Помнится, я был однажды по делам в Камбодже, и вот, в лавчонке старьевщика… сперва я подумал… а потом, представьте, приглядевшись поближе…
Теперь смех утих. Улеглись все-таки. Нельзя же болтать всю ночь… о чем? Мыслима ли подобная чепуха, подобная чушь?.. Но теперь все, они разошлись, заперлись каждый в своей спальне, наконец-то умолкли… больше ничего не слышно..* и сам воздух словно разрядился, возникло ощущение раскрепощенности, свободы, легкости… теперь оп, в свою очередь, протягивает руку и кладет ее на шероховатый камень… в ней, и правда, есть какая-то… весомость… Я рад, что и вы тоже… Есть люди, которые находят…
