Вообще-то рыцарский хаммер — оружие ближнего боя. Зато, когда неприятель уже стоит вплотную, на расстоянии вытянутой руки, граненый шип способен наносить точные сокрушительные удары, от которых не будет спасения. Правда, пробив щит, шлем или нагрудник противника, молот, случается, застревает во вражеской броне. Но потому лишь, что пробивает ее глубоко и основательно.
Дипольд снова ринулся в атаку.
Прыжок вперед…
Пфальцграф оказался слева от ослепленного голема. Размахнулся. Поднял и резко опустил клевец, вкладывая в удар всего себя. Колышек, загнутый книзу, описал в воздухе свистящую дугу, обрушился на темно-синюю броню…
Дипольд прекрасно понимал, что пробить толстые пластины лат, устоявшие перед бомбардным ядром, ему не удастся даже с помощью рейтерхаммера, а потому вновь целил в уязвимое место — в прикрытый кольчужной сеткой щелистый стык на левой руке голема.
И…
Дз-з-щ-щ-х-х!..
Со звоном и скрежетом клюв хаммера вошел точнехонько в сочленение наручей между шипастым налокотником и латной перчаткой.
Сила удара не была сейчас рассредоточена по острому, но длинному лезвию, как у меча, секиры или алебарды, и не была размазана по тупой широкой поверхности, как у булавы или каменного ядра. Вся сокрушительная мощь боевого молота сконцентрировалась на узком граненом острие. На самом его кончике. По сути — в одной точке. При этом Дипольд бил с близкой дистанции — точно и метко, как едва ли ударит арбалетный болт или копейный наконечник.
И…
Кольчужное прикрытие разошлось, разорвалось, брызнув сбитыми звеньями. Широкие, внаслой лежавшие друг на друге створки наруча тоже поддались, соскользнули одна с другой. Вогнулись вбитыми, выщербленными краями внутрь.
И…
Стальной клюв вклинился-таки, нырнул под налокотник голема на добрую половину, крепко засел в расширившейся щели. Что-то — Дипольд отчетливо ощутил это — задел, что-то смял, искорежил, перерубил — там, внутри, под толстой латной коркой.
Из пробитой руки выпала алебарда. Звякнула о камни. Скрюченные пальцы механического рыцаря дернулись, будто в агонии, — раз, другой, но не смогли ни сжаться, ни разжаться. Такое бывает с парализованными стариками. А еще — с ранеными бойцами, у которых разрублены подлокотные сухожилия.
Ослепший, искалеченный, но все еще непобежденный голем не предпринимал, однако, никаких действий, чтобы поквитаться с противником. Впрочем, его зрячие и не понесшие никакого урона соратники, безжалостно крошившие остландцев, тоже не спешили атаковать пфальцграфа. Ну, конечно! Запрещено ведь… Теперь-то это очевидно.
