На шатры и знамена, на людское и лошадиное скопище, сгрудившееся в тесном распадке, словно обрушилось небо. Нет, не небо, конечно же! Сама преисподняя, пышущая жаром и удушливым смрадом, разъедающая плоть и сталь, в одночасье поднятая и перевернутая неведомой силой, накрывала главные силы остландского воинства.
Запечатанное до поры до времени содержимое небольших оберландских ядер вырывалось наружу с громом, гудением, шипением, свистом и шумным клокотанием. Взрывы чудовищной силы расшвыривали закованных в латы лошадей и тяжеловооруженных всадников, словно соломенные чучела. Град осколков, от которых не спасали ни щиты, ни панцири, ни шлемы, разили остландских рыцарей наповал, пробивая огромные бреши в плотном частоколе конников.
Густая, липкая смесь, извергнутая из расколотых снарядов, вспыхивала, едва соприкоснувшись с воздухом. А вспыхнув, горела так… Жутко, страшно горела. Огнем, который прожигал и плавил доспехи и в считаные мгновения обугливал то, что под ними. Сбить такое пламя с лат не представлялось возможным. Зато легко было размазать в панике по броне — своей и чужой.
Остландские рыцари, попавшие под горючие фонтаны, изжаривались заживо в железной скорлупе лат. Вместе с рыцарями сгорали боевые кони, по шеям и крупам которых стекали огненные ручьи. Сгорали верные оруженосцы, пытавшиеся хоть как-то помочь синьорам, обратившимся в вопящие факелы.
Кроме огненных снарядов на конницу падали и иные, не применявшиеся оберландцами прежде. Эти выплескивали не пламя, а едкую жидкость, что, шипя и исходя белым паром, насквозь протравливала боевую сталь доспехов, а после — язвила податливую плоть. До костей, до потрохов…
Другие ядра, расколовшись, густо чадили темно-синими, с оттенком запекшейся крови дымами. Люди и лошади, попав в растекающиеся, будто волны, тяжелые синюшные клубы, валились с ног. Хрипели, бились в агонии. Затихали… Даже всадники, успевавшие вырваться из удушливой пелены, жили недолго. Вдохнувший хоть раз ядовитого дыма был обречен. Кто-то поднимал забрало, кто-то вовсе сбрасывал шлем, пытаясь глотать воздух ртом. И — не мог. Люди хватались латными перчатками за горло, за подбородник, за нашейную бармицу. Заходились в кашле. Сгибались в три погибели. Падали и больше не поднимались. Вместе с людьми валились лошади.
Большинство оберландских снарядов разрывалось, не коснувшись земли — над головами, штандартами, банерами и копейными наконечниками. Так магиерские ядра Лебиуса накрывали большее количество жертв. Осколками, расцветающими огненными бутонами, медленно оседающей едкой туманной взвесью, удушливыми дымными облаками…
