— Вот хорошо, что пришли, а я только подумал — и чего никто не заглядывает в мою берлогу? Совсем никому до меня нет дела. Так окочуришься — и не спохватятся.
Он с подчеркнутой обходительностью провел Елену на середину мастерской, усадил на стул, потом обнял Вадима и вдруг отстранился с ухмылкой:
— Чтой-то ты черный какой-то. Что за траур на лице? Это вы его доконали? — он повернулся к Елене. — Да, редеют ряды холостяков, снаряды уже ложатся рядом. Но я-то еще держусь. Так что, старик, выше нос. Я-то еще не умер.
— Брось ты свой дурацкий юмор, — Вадим неодобрительно хлопнул приятеля по плечу. — Покажи лучше, что натворил.
Художник поставил на диван несколько холстов с еще невысохшим маслом и сосредоточенно сморщил лоб:
— Вот попытался показать в меру сил… Не мазки, а исполинская мощь. Видали, какие рабочие кварталы? А какие небритые мужики и нервные, сумасшедшие женщины?.. Каждый работает на своей территории, в своем творческом пространстве. И здесь художник не ограничен, его свобода зависит от его совести, морали, — и, обращаясь к Елене, заключил: — Вообще, живопись наглядна, она действует или не действует. Вам нравится?
— Интересно, — с деланной сухостью произнесла Елена. — Она смотрела картины, щурила глаза и как-то искусственно улыбалась.
Вадим сразу понял, что она не разбирается в живописи, но стесняется в этом признаться, боится показаться невеждой. Она изо всех сил строила из себя интеллектуалку, но ей трудно давалась эта роль. Вадим-то видел, что в душе она радуется, что попала в другой, неведомый мир. «Чудачка!» — великодушно думал он, чувствуя себя первооткрывателем и испытывая от этого что-то вроде гордости.
— Наши генералы от живописи зажимают меня, — зычно покрякивая, бормотал художник. — Но мое имя уже не зачеркнешь! А выставлять меня боятся, потому что сразу станет ясно, кто чего стоит. Представляете, как они себя неуверенно чувствуют, если всего боятся? Но настоящее искусство так же живуче и неостановимо, как развитие природы… Некоторые сейчас занимаются модной абстракцией, заколачивают деньги. Но это шарлатанство. Сальвадор Дали говорил: «Я богат, потому что в мире много кретинов». Ну, то есть, публику можно дурачить… А у меня все подлинное.
Через час Вадим с Еленой собрались уходить, и художник полушутя выдал последний залп мрачного юмора:
— Ну куда вы заспешили? В общении растягивается время, а спешка приближает к пропасти.
— Опять ты за свое! — махнул рукой Вадим.
