Когда он об этом сказал Тамаре, она кивнула:
— Все правильно. Для зрителя искусство — храм, а для меня — жизнь. Когда я танцую, я вся в образе, в музыке, но и не витаю в облаках, не забываю о ремесле. Танцую эмоционально и в то же время осмысленно. Ты ведь тоже перед картинами не теряешь голову, а оцениваешь… фактуру там холста, разные мазки. Разве тебе все равно, как сделано?
— Да, — согласился Вадим. — У художника всегда есть самооценка.
— Вот видишь! «Знания убивают дух», — сказал философ, — улыбнулась Тамара, довольная своим предельно ясным объяснением.
— Знания бывают разные, — надулся Вадим. — Рациональные и как бы наполняющие. Первые всего лишь отраженные. Как зеркало. Убери его — и все из тебя улетучится. А наполняющие знания заставляют тебя размышлять… Это-то мне понятно, но вот в чем разница между умелым мастером и настоящим художником?
— Хм! Умелец просто овладел навыками, определенными законами, а художник создает свои собственные законы.
— Пожалуй, — кивнул Вадим.
Случалось, Тамара была свободна от спектаклей, но если в тот вечер по телевизору показывали балет, они непременно его смотрели. К просмотру Тамара тщательно готовилась: сдвигала кресла, на стол ставила чай, коньяк, сигареты; завершив эти приготовления, забиралась с ногами в кресло и принимала царственную позу. Во время передачи искоса поглядывала на Вадима, угадывая его реакцию… Первое время Вадим с мужланской непосредственностью говорил то, что думал:
— …Напрасно ты, Том, ругала Панову. По-моему, она пластичная и двигается легко, и вообще хорошо смотрится.
— Ты так считаешь? — Тамара взволнованно закуривала, уходила на кухню и весь вечер яростно громыхала кастрюлями и с Вадимом не разговаривала.
Вадим пытался ее развеселить:
— Королева, что с тобой? Уж не потеряла ли ты свою корону?
— Нет, она на мне. Я и сплю в ней. А вот ты далеко не король.
Вскоре Вадим понял в чем дело, а поскольку ему уже стали надоедать одни и те же спектакли, начал хитрить:
— Ты права, Том, коряво танцует Панова. С такой невыразительной техникой только в мимансе стоять, а не партии вести. Я не могу эту ерунду смотреть. Пойду лучше поработаю, почитаю текст, завтра надо сделать иллюстрацию.
Тамара обнимала мужа.
— Какой ты тонкий, все-таки! Наши, балетные, годами до всего доходят, а ты сразу уловил. Конечно, иди работай, милый!
Весь вечер она пребывала в прекрасном настроении..
В доме жили артисты балета и музыканты филармонии; иногда после спектаклей ходили к ним в гости. В артистической среде Тамара воспламенялась: обсуждала очередную премьеру, жестикулировала, протанцовывала отдельные фигуры, сравнивала дублирующих друг друга солистов. Бывало, поглощенная собой, забывала о Вадиме, и тогда, скучая где-нибудь в кресле, он чувствовал себя чужаком, приложением к жене… Она привыкла быть в центре внимания, своим неуемным темпераментом всех заводила — возбужденная компания перебиралась в соседнюю квартиру, от них звонили еще кому-нибудь. В компаниях засиживались до глубокой ночи. По утрам у Вадима болела голова, он еле поднимался с постели, а Тамара вскакивала как ни в чем не бывало, уплетала обычный завтрак — творог с геркулесовой кашей, протирала полы и спешила в театр, в класс, к станку.
