Цветочек не отходила от меня, то ли на самом деле обалдела от счастья, то ли для показухи.
В середине пирушки, когда все разгулялись, меня снова начало разбирать сомнение: «и на кой черт я это делаю? Плохо ли мне было кататься с ней по ночам, крутить любовь при случае, иногда ходить в кино и обедать с ее полоумной теткой? И чего пошел на поводу у старухи, бросился в омут головой! Ведь сама Цветочек ни на чем не настаивала. Другие намекали, а эта нет. Может, потому меня к ней и потянуло?».
Отозвал я друзей в сторону.
— Они, — говорю, — все подстроили. Она и ее тетка — эта оглобля, облапошили меня, как последнего дурака.
А Колюха уже развеселый такой:
— Не возникай, не дергайся, дурило! Такую бабу отгрохал, а сам весь трясется от страха. Будешь хоть спать и жрать по-человечески… И потом, чего ты теряешь? С нами поддать? Всегда пожалуйста. Соберемся и потреплемся, а к другим бабам от такой не потянет. Капитально. Так что — все у тебя в норме. Нарожает Цветанка тебе детворы. Еще пятки ей лизать будешь.
Отыскал я глазами Цветочек, а она уже давно на меня смотрит. Просто смотрит и нежно. Ее янтарные глаза совсем как темное золото. И губами шевелит:
— Синеглазый мой!
На другой день взял я свои шмотки и перебрался к ним, в новый район, в дом за веткой железной дороги.
Вот такие дела. Стал я, значит, при деле. На работе перешел в дневную смену и первые дни вкалывал, как экскаватор. По вечерам голова звенела от усталости. Бывало, поддавал с приятелями, чтоб снять напряжение. Домой придешь, Цветанка только взглянет, нахмурится; на стол молча поставит еду и, пока я копаю, сидит, подперев щеки руками, и дуется.
До ребенка все шло нормально, а из роддома она вернулась какая-то совсем чужая, ну прямо не ее глаза. Меня вроде и не замечает; мельком взглянет, и к нашему парню, никак не надышится на него. После второго ребенка ей и вовсе стало не до меня.
— Синеглазенькие мои, — лопотала детям и смотрела на них с немым обожанием, как на меня когда-то.
Я не ревновал, ни в коем случае. Дети-то все же мои! Но получалось, что ей только хотелось иметь детей, а сам муж был до фонаря. Тетка наоборот — все больше во мне души не чаяла: кормила, подливала добавки, стирала мои рубашки, пела, называла меня не иначе как «дорогой». Иду с работы — тетка всегда в окне; выглядывает, машет рукой — вот-вот вывалится. Приду домой — ходит по пятам. От нее меня мог избавить только несчастный случай. Несчастный случай с ней, конечно, а не со мной. Короче, каждая женщина четко получила свое: Цветочек детей, а старая дева — или кто там она — мужчину в доме.
