Отец вставал в шесть утра, чертил за доской, подрабатывал на других заводах. Сквозь сон я слышал, как он затачивал карандаши, шелестел калькой, шуршал рейсшиной, бормотал цифры… Уходя на работу, отец оставлял мне записку: «Поставь на чертежах стрелки». И пониже что-нибудь такое: «Вечером приходи на стадион. Наши играют с „Локомотивом“». Или: «Просмотри удочки. Завтра махнем на рыбалку». Но все же чаще по утрам отец недолго работал в огороде, а чертил в основном по вечерам, и перед сном еще успевал читать книги, которые брал в заводской библиотеке.
Многие годы — в сущности, всю жизнь, дома отец выполнял заказы для других заводов. В то время он работал для компрессорного завода, для завода пишущих машинок, для медицинского и сельскохозяйственного институтов, а позднее для фабрики спортивных товаров, для кондитерской фабрики и фабрики игрушек. И сейчас можно увидеть в магазинах вещи, сделанные по чертежам отца.
Некоторые называют левую работу халтурой. Это неверно. Халтура — работа на скорую руку, работа так себе. Отец все делал неспешно, добросовестно, и отдавал работе все силы и способности. Он говорил:
— Работу можно считать законченной только когда весь выложился, вложил в работу все умение.
Он-то «выкладывался» всегда: от самой первой своей работы до самой последней, и за всю недолгую жизнь ни разу не был в отпуске. Особенно отца любили в цехах.
— У твоего отца не голова, а Дом советов, — слышал я от слесарей и литейщиков. — Его чертежи не только точный расчет, но и сделаны красиво, как картинки. Все просто и ясно.
К тому же, отец выпивал с рабочими, а, известное дело, это тоже сближает.
Мы с матерью помогали отцу. Мать чертила форматки, я ставил стрелки. Я увековечил себя на многих отцовских чертежах. Вначале у меня получались стрелки жирные, точно вороны, а через несколько лет, когда я отшлифовал мастерство, — уже тонкие, как индейские дротики. Я был уверен, что они придают отцовским чертежам немаловажную окраску. За эту помощь отец обещал купить мне фотоаппарат и велосипед. Он всегда сдерживал слово и никогда не забывал своих обещаний: купил мне в комиссионке дешевенький фотоаппарат «Комсомолец», а позже на толкучке и подержанный велосипед.
Это были счастливейшие моменты. Я помню, какой испытал восторг, когда под красным светом карманного фонарика, обернутого галстуком, в миске с проявителем появлялись первые фотоснимки — как вначале изображение было мутным, еле различимым, но быстро, прямо на глазах, словно по волшебству, становилось все более четким и, спустя несколько секунд, превращалось в законченную конкретную картинку.
