— Подождите меня здесь! — Ольга показала родным на лужайку и постучала в дверь.
Лукерья топила печь; узнав племянницу, всплеснула руками, заохала, усадила Ольгу за стол.
— Вот, приехали из Казани, — проговорила Ольга. — Хотим купить дом где-нибудь в Подмосковье… Пустишь нас, тетя, на несколько дней к себе, пока я не найду жилье?
— Не могу, Ольга, — покачала головой Лукерья. — Сыновья у меня, да и милиция что скажет?! Щас ведь не прописывают… Так что не обессудь…
— Эх ты! — возмутилась Ольга. — Ты забыла, как до войны приезжала к моей матери и всегда останавливалась у нас?! А нам не хочешь помочь! У тебя такие хоромы!
Ольга порывисто встала и хлопнула дверью. «В конце концов за деньги любой пустит», — подумала она и пошла по поселку и уже отошла довольно далеко, как вдруг ее остановил крик. Обернувшись, она увидела, что к ней бежит Лукерья — платок спал, волосы растрепались.
— Оля! Что же я, дура!.. Совсем спятила на старости лет. Родную племянницу не пустила. Зови скоренько своих…
Подойдя к дому, они увидели, что из открытой двери вырывается пламя.
— О-о! — застонала Лукерья. — Господь-то меня покарал!
Анатолий с сыновьями бросились к колодцу и вскоре сбили пламя водой, только обгорелые бревна дымили. В дом вошли чумазые, мокрые.
— Дальше вам надо ехать, в конец области, — сказала за чаем Лукерья. — Здесь не пропишут… Тут все перенаселено.
Утром Лукерья попросила оставить ей собаку.
— Моя-то очумилась и убежала… А этот хороший пес, сразу видать… Сад сторожить будет.
Ольга покачала головой:
— Что ты, тетя! Как можно такое говорить?! Челкаш ведь член нашей семьи. Самый преданный из всех на свете. Мы его сильно любим.
Ольга купила четвертую часть большого деревянного дома на станции Акушинская за пятьдесят километров от города. Поселок располагался по обеим сторонам железнодорожного полотна; станция, рынок с крытыми прилавками, магазин повседневного быта, продовольственная палатка, почта, медпункт, отделение милиции, клуб с «пятаком» для танцев и одноэтажные дома с палисадниками и огородами. Жилье состояло из двух маленьких комнат; к ним примыкал крохотный участок в одну сотку и сруб-сарай; удобства были те же, что и под Казанью: отопление печное, вода в колодце на улице через два дома, туалет на участке… В доме жили еще три семьи. Все было намного хуже, чем в Аметьево, зато недалеко от Москвы, всего в часе езды на электричке.
С одной стороны к Ашукино примыкала станция Софрино с кирпичным заводом и старой веткой к карьерам, с другой — полустанок в лесу Калистово. Теперь, отправляясь в Пушкино оформлять покупку, проезжали мимо станции Правда, на которой когда-то жили. За время войны там ничего не изменилось: все так же стоял поселок, и к нему стеной подступал лес, все те же станционные постройки. Все было, как прежде, только раньше на Правде было множество цветов, а теперь они исчезли.
