Вся накопившаяся боль выплескивалась наружу, из окон и двери эта боль вырывалась в сад, разливалась по всему поселку и, отражаясь от домов и построек, возвращалась многоголосым эхом. От этой боли сникали цветы и травы, обмякали чучела, прижав хвосты и уши, уползали в закутки собаки, притихали в домах люди. Постепенно крик становился неясным, сбивчивым, потом стихал, и его приглушенный отзвук оседал в садовых зарослях. Грозу проносило; вновь распускались цветы, в огородах распрямлялись тряпичные идолы, виляя хвостами появлялись собаки, люди облегченно вздыхали и улыбались.
Поведение Дуровых было своего рода защитной реакцией от ностальгии, своеобразным протестом отчаявшихся людей, и все их семейные раздоры происходили от невероятно замкнутой безотрадной жизни; они срывали друг на друге злость, словно кто-то из них был повинен в том, что они застряли в глухомани. Заслышав отчаянные вопли Дуровой, Ольга вспоминала ночные крики брата и думала: «Сколько же людей искалечила война, сколько сломала судеб, оставила вдов и сирот!».
Супруги Сладковы работали на заводе химиками; тихие, вежливые, они жили замкнуто, ни с кем близко не сходились.
— У меня принцип, — доверительно объяснял Сладков Анатолию, — не навязываться в друзья, не вмешиваться в чужую жизнь… И я стараюсь упреждать ситуацию. Ну, то есть, если чувствую, человек лезет ко мне в душу, стараюсь держаться от него подальше. По опыту знаю, лучшие отношения на расстоянии. Да и, честно говоря, здесь, в поселке, особенно ни с кем и общаться не хочется, и чего зря разбрасываться словами. Вы с Олей другое дело. Вы наши земляки. А москвичи, сами знаете, видны издалека.
В момент особого душевного расположения Сладковы приглашали Анатолия с Ольгой на чаепитие с ликером, причем для ликера ставили крохотные рюмочки и, когда его пили, каждый глоток запивали чаем — «демонстрировали искусство интеллигентной выпивки», как говорил Анатолий жене, на что Ольга замечала:
— Вот именно! Не то, что твои дружки-приятели, которые пьют стаканами.
Во время чаепития Сладковы вспоминали Москву, свою любимую Полянку, оставшихся в столице родственников и знакомых, спрашивали у Анатолия с Ольгой планируют ли они возвращаться на родину.
— Хм, планируете! — удивлялась Ольга. — Не только планируем — мы безоговорочно, при первой же возможности, вернемся! Как можно жить вне родины?! Даже если бы мне предложили замок с парком где-нибудь во Франции, я променяла бы его на простую избу под Москвой. Не случайно же все наши великие эмигранты тосковали по родине: Шаляпин, Рахманинов, Бунин, Куприн…
