Вскоре я с полным правом стал доказывать отцу, что ничего не получаю от книг, а время, которое трачу на чтение, можно с большей пользой провести во дворе. На это отец говорил, что я просто не умею читать, что над написанным надо размышлять, делать выводы и кое-что различать между строк. Эти туманные рассуждения еще больше убеждали меня в собственной правоте, и я продолжал уверять отца, что одна поездка в трамвае стоит десяти книг, что, когда едешь, у тебя перед глазами жизнь всего города, все новости. Короче — я доказывал отцу, что знания, почерпнутые из жизни, важнее знаний из книг.
Поняв, что отца не переубедить, я переключился на мать — пытался ей доказать, что поездки в трамвае мне нужны как воздух и что ограничение в деньгах может серьезно отразиться на моем умственном развитии. В те дни я жил в атмосфере постоянного доказывания. Даже бабушке приходилось доказывать, что родители относятся ко мне предвзято. Бабушка не соглашалась со мной, но, пытаясь успокоить, совала мне в руку медяки на трамвай. Я немедленно отправлялся на остановку, садился в трамвай, брал билет и, прислонившись к стеклу на задней площадке, смотрел на убегающие рельсы.
Я любил кататься на всем, что двигалось: на двери, бочке, калитке, самокате, и конечно на коньках, лыжах и санках, на плоту и лодке, и само собой — на велосипеде, но больше всего на трамвае. А как я вскакивал на подножки и «колбасу»! Один раз только разбежался и хотел впрыгнуть, как какой-то бородач обнял меня и не пускает. Я его ругаю и колочу, а он смеется:
— Ничего, вырастешь, спасибо скажешь!
Его лицо до сих пор стоит передо мной — хороший такой бородач.
В другой раз мы с отцом спешили в баню. Подбегаем к остановке, а трамвай потихоньку отходит.
— Эх, была не была! — вздохнул отец (он впервые решался на такое). — Сможешь впрыгнуть? — и отец вдруг вскочил на подножку, да так легко, будто проделывал это не раз.
Я усмехнулся и, решив показать класс, небрежно разбежался и прыгнул на ступеньку, не касаясь руками вагона, при этом еще посмотрел на отца, пытаясь по его лицу понять, оценит ли он мое мастерство. Но надо же! Моя нога попала не на ступеньку, а гораздо ниже — на булыжники, да еще как-то нелепо подвернулась. Короче, я потерпел фиаско и, сконфуженный, хромая, заковылял в сторону. Отец соскочил ко мне:
— Ну ничего, ничего! Без навыка это, конечно, трудновато, но этому и учиться не нужно.
Что я мог сказать?! Мои слова выглядели бы жалким лепетом.
