Он плеснул в широкий низкий стакан бурбона из строгой формы бутылки и, держа его в руках, присел в удобное кресло, снисходительно глядя на Кристи.
— Ну что ж, облегчи свое сердце, выскажи мне все, что думаешь.
Стараясь держаться строго, даже величественно, Кристи выпалила, не глядя, однако, ему в лицо:
— Ты затеял нашу помолвку ради этой Колетт, чужой жены! Чтобы Майкл не мог обвинять вас в прелюбодеянии, ты выбрал прикрытием меня!
Он отпил бурбон и лениво согласился:
— Однозначно. Я же сластолюбец, и больше всего мне нравятся чужие жены. Я и собственную жену решил завести лишь для того, чтобы без помех заниматься любовью с другими.
Кристи вскинулась, желая напомнить ему о его отце, который занимался этим, совсем не считая помехой свою жену, но вовремя прикусила язык. Говорить такое его сыну просто непорядочно.
Но Арман догадался обо всем и без слов.
— Что еще ты мне хочешь сказать? Что-то типа «поросенок похож на свинью, а волчонок на волка»? То есть я слишком похож на своего отца, чтобы быть порядочным человеком?
Кристи сразу сникла. Она никого не хотела обижать. Она просто хотела жить спокойно, никого не задевая, но чтобы и ее никто не трогал. Разве это так много?
Внезапно он поставил недопитый стакан на инкрустированный столик красного дерева и резко встал. Подойдя к ней, предложил:
— Думаю, настала пора показать, почему я хочу на тебе жениться.
Увидев его горящие неприкрытым вожделением глаза, Кристи попятилась, но было поздно. Легко преодолев ее сопротивление, он одной рукой прижал ее к себе, другой заставил поднять голову и, мрачно улыбнувшись, припал к ее губам. Оторвался только для того, чтобы сказать:
— Я давно хочу тебя. Невыносимо. С того самого дня, как увидел тебя в коридоре, обнажающей ноги. Ничто так не заводит мужчину, как медленно раздевающаяся женщина. Мне нестерпимо захотелось довести дело до логического конца. Поэтому ты и здесь.
Она встрепенулась, чтобы сказать, что она вовсе не желает, чтобы ее хотели, она не десерт, который подают после сытного обеда, но Арман снова впился в ее губы и ей пришлось замолчать.
Сначала она пыталась сопротивляться, говоря себе, что его страсть ничего не значит и что она достаточно целовалась с парнями, чтобы понимать, что поцелуи ни к чему их не обязывают и ничего для них не значат. Но постепенно его ошеломляющий поцелуй поверг ее в бездну, где ничего не существовало, кроме его чувственных горячих губ. Сначала они были мягкими и искушающими, но постепенно становились все тверже и тверже. Его язык старательно раздвигал ее губы, пока она инстинктивно не сделала того, чего он хотел, — не расслабилась и не разжала зубы.
