Нередко по обеим сторонам улицы выстраивались агитаторы Ахмадинежада и Мусави, скандируя лозунги и забрасывая листовками автомобили. Никакой агрессии, просто беззлобные шуточки в адрес противников, приветственные крики при виде авто с портретом «своего» кандидата на стекле или улюлюканье – если кандидат «неправильный». Мы хохотали, поднимая руки в приветственном жесте «Виктория!» при виде других «мусавистов». Мы так надеялись на то, что сможем вздохнуть свободно. Надеялись, что с приходом нового президента не будет больше облав на «короткие хиджабы», что страна откроется для остального мира, и иранцев перестанут считать террористами и изгоями. Позже многие замечали, что Мусави был лишь чуть менее консервативен, чем Ахмадинежад. Но людям надо было во что-то верить. И в тот момент никто не знал, что еще неделя – и на улицах Тегерана прольется кровь…
Результаты выборов повергли иранцев в шок. Конечно, и раньше были слышны разговоры: «Какой смысл в этих играх? Придет тот, кого выберет верхушка… Действующий президент останется на второй срок». Но все равно происходящее воспринималось как пощечина. Тегеран замер. Люди смотрели в будущее с обидой, непониманием и страхом. Знали: обман такого масштаба безнаказанным не останется. Знали и другое: шансы на победу минимальны.
В тот же вечер мы вышли на крышу и кричали «Аллаху Акбар!», все громче и громче, насколько хватало сил и легких. Еще до выборов это воззвание к Всевышнему было объявлено своеобразным девизом оппозиции. И сейчас казалось – может быть, получится докричаться до небес, добиться справедливости? Сотни тысяч голосов перекликались над Тегераном, но Аллах не услышал…
Через несколько дней в иранской столице начались демонстрации, стычки с полицией. Работа встала, наши и без того скромные средства были на исходе. Нервы – на пределе. В какой-то момент Камран не выдержал:
– Я не могу больше сидеть дома. Эти люди умирают за то, что дорого нам. Стыдно. Надо идти, терять нечего.
– Но это же не наша война! Мы можем уехать в Россию. Можем жить и растить детей в другой стране.
– А мои братья и сестры разве смогут уехать? А их дети? А мои родители?
Мы спорили не в первый раз. Я всякий раз заявляла: если пойдешь туда, то только со мной. Но теперь, поскандалив, мы кое-как договорились. Пойдем «посмотреть», в центр, без зеленых повязок и лозунгов. Станет опасно, сразу смываемся.
Мы едва успели выйти на главную улицу: шум, крики, скандирующая толпа, звон разбитого стекла. Люди подбадривали друг друга: «Не надо бояться, мы все вместе!» Девушки с маникюром, в ярких хиджабах, с почти не покрытыми головами, размахивали зелеными плакатами. Рядом с молодежью шли отцы и матери.
