Как ни странно, он находил в этих мыслях нечто приятное. В них была какая-то дикая, черная, ядовитая красота, какая-то отравляющая, смертоносная прелесть. Они обладали очарованием невероятного, невозможного. Они содержали в себе намек на невообразимое. Они пугали, ужасали, внушали благоговейный трепет, но холодная красота оставалась при них. Они напоминали видения, порожденные запрещенным наркотиком. Они обольщали предвестием неведомого греха и омерзительной скверны. Теперь Норман догадывался, какая сила подталкивала чернокнижников к совершению их злодейств. Опьянение внушило ему чувство безопасности. Оно раскололо его мозг на мельчайшие кусочки, которые не испытывали страха, ибо их нельзя было уничтожить. Ведь пуля, которая убивает человека, не в состоянии убить атомы, составляющие его тело.
Кусочки сознания бешено кружились. Все плыло у Нормана перед глазами. Они с Тэнси держали друг друга в объятиях.
— Все, что у меня, твое? — спрашивала Тэнси. — Все, что у тебя, мое?
Вопрос показался Норману подозрительным, но в чем именно — он Никак не мог сообразить. Что-то подсказывало ему, что в словах таится ловушка. Но какая? Он окончательно запутался.
Тэнси словно читала из Библии:
— Ты отпил из моего кубка, а я отпила из твоего…
Затуманенному взгляду Нормана ее лицо представлялось размытым овалом, на котором сверкали серо-зеленые глаза.
— Все, что у тебя, мое? Ты отдаешь его мне добровольно, не сопротивляясь?
Ловушка, ловушка!
Какой у нее вкрадчивый голос! Он обволакивает, увлекает, манит…
— Все, что у тебя, мое? Скажи «да», Норм, пожалуйста. Ради меня.
Конечно, он любит ее. Сильнее, чем все остальное на белом свете. Он привлек Тэнси к себе, ткнулся губами в ее лицо, норовя поцеловать сверкающие глаза.
— Да… да… все… — услышал он собственный ответ.
И тут его измученный рассудок обрушился в бездонную тьму, где были тишина и покой.
Солнечный свет начертил на задернутой занавеске замысловатый узор. Лучи, которые ухитрились проникнуть в спальню, словно наполнили ее зеленоватой мерцающей жидкостью. За окном щебетали птицы. Норман зажмурил глаза и потянулся. Так, пожалуй, пора приниматься за статью для «Американского антрополога». Кроме того, не мешает внести кое-какие изменения в текст его «Пособия по этнологии». Это, конечно, займет много времени, но деваться некуда. Кстати, надо бы всерьез поговорить с Бронштейном насчет его дипломной работы. Он паренек сообрази^ тельный, но иногда его заносит. Да, еще речь для родительского дня. Что ж, у него найдется, что им сказать…
