— Слушайте, Дженнингс, — перебил он, — если вы считаете, что с вами обошлись несправедливо, почему вы смолчали два месяца назад, когда были объявлены результаты?
— Почему? Да потому, что позволил тебе одурачить меня! Как же, прямодушный профессор Сейлор! Теперь-то я сообразил, что к чему. Ты всегда затирал меня, потешался надо мной на конференциях, выбрал для тестов вопросы из тех лекций, которые я пропустил. Ты, наконец, третировал меня, потому что расходился во взглядах на политику с моим отцом, потому что я не похож на твоего любимчика Бронштейна! Но теперь…
— Дженнингс, будьте благоразумны. В прошлом семестре вы завалили целых три предмета.
— Ну да, ты везде приложил свою руку. Ты настроил против меня остальных преподавателей, заставил их смотреть на меня, как на безнадежного идиота, принудил…
— И вы утверждаете, что догадались обо всем только сейчас?
— Да! Меня как осенило. О, ты был хитрым, очень хитрым. Ты задабривал меня, а иногда припугивал, ты применял то кнут, то пряник. Но стоило мне заподозрить, что тут что-то неладно, как я разгадал твой план. Все, все сходится на тебе!..
— А как относительно того, что перед Хемпнеллом вас отчислили за неуспеваемость из двух других колледжей?
— Ага! Я знал, что ты был предубежден против меня с самого начала!
— Дженнингс, — проговорил Норман устало, — я достаточно послушал вас. Если у вас есть жалобы, обратитесь к декану Ганнисону.
— Иными словами, ты отказываешься помочь мне?
— Именно так.
— Ты не передумаешь?
— Нет, не передумаю.
— Хорошо, Сейлор. Я говорю тебе: смотри в оба! Смотри в оба, Сейлор! Смотри!
В трубке послышались короткие гудки. Норман аккуратно положил ее. Черт бы побрал родителей Теодора Дженнингса! Не потому, что они были лицемерными, тщеславными, чванливыми ничтожествами, не потому, что они принадлежали к числу махровых реакционеров, а потому, что из-за своей непомерной гордыни всеми правдами и неправдами старались пропихнуть через колледж впечатлительного и эгоистичного сыночка, такого же скудоумного, как они сами, но не наделенного ни в малейшей степени их житейской мудростью и смекалкой. Хорош и президент Поллард, который не устоял перед их богатством и политическим влиянием и принял парня в Хемпнелл, прекрасно зная, чем это обернется. Норман закрыл камин экраном, выключил в гостиной свет и вышел было в коридор.
Телефон зазвонил снова. Норман с любопытством поглядел на него, потом снял трубку.
— Алло?
Ответом ему было молчание. Он подождал, подул в микрофон.
