— Плеврит, — кратко ответил врач, потом в свою очередь спросил: — Вы записаны в благотворительном комитете?
— Нет, сударь… Летом мы жили еще прилично. Это вот зима нас доконала.
— Очень жаль, очень жаль, — проворчал врач и пообещал зайти еще раз. На лекарство пришлось занять двадцать су у г-жи Бонне, так как деньги, принесенные Мориссо, уже истратили на уголь, свечи и кусочек мяса. Первая ночь прошла благополучно. В печке все время поддерживали огонь. Ребенок совсем обессилел. Ручонки у него горели. Сильный жар словно усыпил его. И родители, видя, что он притих, успокоились. А на другой день — снова тревога. Врач качал головой, и на лице у него было выражение полной безнадежности.
Прошло пять дней. Больному не стало лучше. Он все время спал. Нужда стала еще заметней, она словно врывалась вместе с ветром через все щели в окне и в крыше. Уже на второй день болезни мать продала свою последнюю рубашку; на третий день, чтобы заплатить за лекарство, пришлось вытащить еще несколько горстей волоса из тюфяка. И вот продавать уже нечего.
Мориссо продолжал скалывать лед, но платили ему так мало — сорок су в день. А с оттепелью он потерял и этот жалкий заработок. Однако оттепель нужна для Шарло; мороз ему вреден. И вот в душе отца происходила борьба. Принимаясь за работу, он радовался морозу и белым от снега улицам, но тут же, вспомнив о своем малыше, умирающем в мансарде, начинал страстно желать, чтобы поскорее пришла весна и жаркое солнце растопило бы весь снег. Если бы они хоть были записаны в комитет помощи, благодетели бесплатно присылали бы врача и лекарства. Мать ходила в мэрию, но там ей сказали, что надо подождать, слишком много просителей. Все-таки ей удалось получить несколько талонов на хлеб, а какая-то сердобольная дама дала ей пять франков. Но деньги уже все вышли, и в семье снова нищета.
На пятый день Мориссо в последний раз принес домой сорок су. Началась оттепель, и его рассчитали. И тогда все сразу кончилось: хлеба нет, печь холодная, за лекарствами больше не ходили. Мать и отец сидели в холодной, сырой комнате возле хрипевшего ребенка. Г-жа Бонне больше не заглядывала; она оказалась очень чувствительной, и ей было слишком тяжело видеть все это. Все соседи, проходя мимо их двери, ускоряли шаг. Иногда мать бросалась к постели ребенка и исступленно целовала его, словно пытаясь исцелить его своими поцелуями. Отец, отупевший от горя, часами простаивал у окна и, приподняв изодранную шаль, смотрел, как текут ручейки от тающего снега, падают с крыш тяжелые капли воды, оставляя на земле темные пятна. Отец думал: «Может быть, Шарло будет теперь полегче!»
