— Да, через горы на плоту перебираться сложно, — усмехнулся Тэсс. — О, кажется, снова начинаются пороги.
Он встал ко второму веслу, включаясь в управление. Скорость течения стремительно увеличивалась, поверхность воды порылась высокими стоячими волнами, забурлила, запенилась, стремясь смыть пассажиров с плота. Тэсс успел убрать в рюкзак все вещи, хотя спальники не удалось сохранить сухими.
— Ого, такого еще не было! — перекрывая шум потока, прокричал Дранг.
— А мне нравится! — крикнул в ответ Тэсс, ожесточенно орудуя веслом.
Река сделала крутой поворот, и напарники увидели перед собой обширную долину, сплошь заросшую лесом — в первую очередь, взгляд цеплялся за этот зеленый остров… А уж потом переключался ближе — на вход в долину.
Тэсс увидел первым и невольно сглотнул. Потом заметил и Дранг. Он что-то закричал, но сквозь многократно усилившийся рев воды, его слова не прорвались.
Наверняка, если бы светило солнце, то над водопадом висела бы радуга. Сейчас же наблюдалось только внушительное облако водяной пыли, в которое неумолимо несло плот, да раздавался грохот разбивающейся о камни воды. Бороться с такой силой бесполезно.
Неожиданно для гнома, Тэсс начал вдруг разгонять плот, жестом приказав делать то же самое. Дранг не стал спорить, полагая, что напарник знает, как выбраться отсюда живыми.
Когда плот на некоторое время превратился из плавсредства в летательный аппарат, у Тэсса захватило дух. Ему стало плевать на возможную гибель, осталось только восхитительное чувство полета. Он даже испустил радостный клич, не услышав во всеобщем шуме своего голоса. Все от него зависящее он уже сделал — схватил гнома за шкирку и вместе с ним отпрыгнул подальше от разваливающегося плота. Рюкзак уже висел за плечами.
А потом они упали в бурлящий котел.
Жара. Палящее солнце. Пыль, лезущая в глаза, нос, рот. Струящееся марево над барханами. Мираж. Или фантазии измученного организма, находящегося на грани беспамятства. Ничего привычного, знакомого вокруг. Все чужое, враждебное, желающее лишь одного — бесповоротно его уничтожить.
Так хотелось думать. Он так и думал в моменты отчаяния. Особенно на дневных переходах.
А на полуденных привалах и ночами он размышлял более трезво и непредвзято.
Нельзя даже сказать, что с ним обращались совсем уж плохо. Разве станет рачительный хозяин жестоко обращаться, скажем, с собственной лошадью? Зачем? Чтобы сдохла раньше времени или перестала слушаться хозяина?
