И, как и положено, я толкнул в бок сопящего рядом Рохана.
Но сон его был крепок, не то что мой.
Вскоре я обнаружил, что и Владимир Павлович тоже пристроен. Мы с ним стали меньше видеться, и я упустил это превращение. Я зашёл за Владимиром Павловичем, чтобы вместе пойти в кузницу, но сразу понял, что ни в какую кузницу мой товарищ не пойдёт. Он обедал в соседнем доме – обедал борщом под самогон. Вместе с ним за столом сидела складная тётка, крепенькая, как упругий и крепкий маслёнок. Судя по тому, как расслабленно Владимир Павлович смотрел в сторону, ночью он трудился не покладая… В общем, чего-то не покладая.
Дни были прекрасны, а ночи… ещё более прекрасны. Хотя днём я наслаждался видом снега, его вкусом и прочими свойствами. Снег везде был разным: твёрдым и льдистым у подошвы стен, лёгким и сыпучим на ветвях елей, колким, когда я погружал руку в сугроб, и пушистым, когда он падал с неба.
Однако всё чаще я стал задумываться о том, что я тут делаю. Можно было остаться тут навсегда – я выковал бы себе короткий меч, и если бы в посёлок приходил кабан-мутант, эльфы выкликали бы меня.
Я бы выходил из дома заспанный и помятый, но одним ударом кроил бы кабана надвое. Мутант пропадал бы в облаке розового пара, а я бы пользовался восторгом и признательностью эльфов.
Но это был бред – и не потому, что я не навострился бы воевать с кабанами. Это всё несбыточно, потому что через год или два я затосковал бы – да так, что хоть вешайся.
Ясно, что не жить мне тут. Не житьё мне на этом островке спокойствия, как шубой укрытом снегом. От себя-то мне не спрятаться, от павловских собак я ушёл, а от себя не уйду. Да и она догадывалась, что её невысказанной мечте о населённом семьёй доме не сбыться и что час нашего расставания близок. В общем, мы понимали, что обязательно потеряем друг друга.
По ночам я стал слышать вой волков. Впрочем, я так думал, что это воют волки. Не поймёшь, кто там выл в отдалении. Может, это были какие-то страшилища, новые драконы, Ёжик с пашен, что со сворой собак идёт по лунной дорожке посреди заснеженного поля и ищет заблудившегося человека. Никто этого не слышал, и только я боялся этого ночного воя.
Лёжа под одеялом рядом с Ларисой, я брал тогда её за руку и сжимал запястье. Это было очень хорошо, это было прекрасно и отчаянно грустно. Потому что я понимал, что рано или поздно покину этот посёлок ряженых эльфов.
После каких-то наших разговоров о пустяках она выглядела расстроенной. Я-то понимал, откуда идет это тоскливое беспокойство.
