Тетя Таня — хранительница традиций. Она следит, чтобы к Новому году для детей украсили елку, растущую почти в центре двора. Чтобы летом повесили качели. Она дает команду всем нашим женщинам мыть окна весной и осенью.
— Девочки! — кричит она в воскресенье со своего балкончика. — Моем окна!
И все бросают свои дела и моют. Мы с мамой тоже.
Тетя Таня подкармливает городского дурачка Мишу Джамбула, переругиваясь с мужем, дворником Паштарицей.
— Что ты кормишь этого дурака без пользы! — кричит Паштарица.
— Он как раз не дурак! — парирует тетя Таня.
— А что, я, по-твоему, дурак? — ищет конфликта Паштарица.
— И ты не дурак, — миролюбиво объясняет тетя Таня, — вы оба умные. Только вот умы у вас разные.
Паштарица удаляется, с кастовым высокомерием вручив Мише метлу. А тетя Таня продолжает поучать соседок, моющих окна.
— Гончарова! — кричит она через двор в наши окна. — Я давно хотела вам сказать, зачем ви носите белый воротничок? Ви что, училась в гимназии? Или ви ушла в монастырь? Носите вырез, откройте шею. Вот когда я была молодая, еще при румынах, я так открывала шею, что, когда выходила в лавку, весь город прекращал работу. А полицейские так засматривались, что из сигуранцы успевали сбежать все заключенные. Это сейчас я могу открывать только рот. И то, когда Паштарицы нет дома. Да… так что, женщины, — продолжает митинговать тетя Таня, — мойте шею на низкое декольте!
— Какая вы шутница, тетя Таня, — подлизываюсь я.
— Это не я шутница. Это Салтыков-Щедрин. — Тетя Таня ставит меня в тупик и уходит дошивать очередной шедевр.
Такие вот люди…
Мотя с детства мечтал стать миллионером. В школе он учился очень плохо. Всем двором его подтягивали по разным предметам. Но он был безнадежен. Лишь к математике он относился трепетно, с большим уважением. Его можно было понять: нужно же уметь считать будущие миллионы.
Кроме математики, он поклонялся только одному существу в мире — это была наша соседка, маленькая и нежная Мирочка. Мирочка объяснила ему, что если он хочет поступать на математический, то сначала должен вступить в комсомол. Мотя долго сопротивлялся, но подал заявление и стал готовиться. Во дворе устраивались репетиции, Мотю пытались подловить на разных каверзных вопросах, но, как у всякого неплохого математика, у Моти была хорошая память. И вот перед самым поступлением завкафедрой марксизма-ленинизма Терновский спросил:
— А почему ты хочешь вступить в ВЛКСМ?
Мотя честно ответил, что без этого не принимают на математический.
