— С такими глазами и волосами ты могла бы быть коварной и соблазнительной сиреной, милая, — сказал как-то раз отец. — Но ты скорее маленькая фея, заблудившаяся в волшебном лесу, где гуляла со своими сестрами.
Давитта очень любила рассказы о мифах и легендах, ходивших среди крестьян-шотландцев. Долгими зимними вечерами отец рассказывал ей увлекательные истории о битвах между кланами, легенды, сказки и побасенки, столь любимые этим народом. Эти истории были частью детства Давитты, и девушка никогда не могла понять, где в них кончалась правда и начиналась сказка.
Матушка тоже рассказывала Давитте немало сказок, но совсем других, потому что ее родители-шотландцы происходили с Западных островов, а бабка была ирландкой.
— Вместе с твоей матушкой в Шотландии поселились гномы, — любил повторять отец, когда в доме пропадала какая-нибудь вещица.
И все же Давитта не смогла утешить своего отца и винила себя в том, что ему было одиноко и поэтому он вернулся из Лондона с женой.
Самое невероятное — отец взял в жены актрису. Однако когда Давитта увидела Кэти Кингстон — псевдоним, под которым она выступала, — и когда прошло первое потрясение, ведь на месте матери оказалась другая, совсем незнакомая женщина, Давитте Кэти даже понравилась. Актриса была очень хороша собой, хоть в Шотландии ее накрашенные ресницы, губы и щеки казались не к месту. Но ее мелодичный смех заставлял звенеть весь дом, и всем сразу казалось, что в замок сквозь тучи пробился луч солнца.
Но вскоре произошло то, чего и следовало ожидать, — Кэти заскучала.
Давитта предполагала — одно дело выйти в Лондоне замуж за баронета, устроив пышную свадьбу в кругу своих знакомых актеров и актрис, но совсем другое — жить в окружении крестьян, вместе с падчерицей и мужем, который большую Часть времени тратит на охоту, рыбалку и лошадей.
— Чем мы сегодня займемся? — бывало спрашивала она за завтраком у Давитты, сидя с подносом на коленях в огромной дубовой кровати и с тоской глядя в окно на вересковые пустоши.
— А чего бы вам хотелось? — спрашивала в свою очередь Давитта.
— Будь я в Лондоне, — отвечала мачеха, — я поехала бы по магазинам на Бонд-стрит, потом покаталась бы по Риджент-стрит, а после этого пообедала бы с каким-нибудь поклонником в ресторане Романо. — Потом она вздыхала и добавляла:
— Но больше всего я хотела бы в шесть вечера войти в театр и поспешить в гримерную готовиться к представлению.
Когда мачеха говорила это, в ее голосе звучала тоска, усиливавшаяся с каждым днем, с каждым воспоминанием о театре.
