— Я подозревал, что сам нахожу приключения на свою задницу, — ответил Сергей. — Но не ожидал, что делаю это так замысловато.
Макс фыркнул, но Ильич без тени усмешки покачал головой.
— Да, цепь событий запустил ты, — сказал он. — Теперь понятно, почему все нити сходились на тебе. Ты запустил цепь событий, Дитер принес жертву, и понеслось… а что до странностей со временем — так в Нижнем Мире его нет. С точки зрения богов и духов, совершенно все равно, что произошло раньше, а что — потом…
Ильич задумался, обхватив голову руками. Сергей потрясенно молчал. До сих пор он был уверен, что его тащит за шкирку неумолимое стечение обстоятельств, а теперь оказалось, что причиной этому был он сам. Один небрежный жест — и задвигались, заскрипели детали ткацкого станка, древнего, как эти болота, как сама вселенная… Художник прислушался к себе и с удивлением понял, что ему это нравится. Растерянность, не оставлявшая его со дня приезда в Боливию, исчезла. Ее сменили жажда действия и уверенность, что в нужный момент он сможет принять правильное решение. В конце концов, ему же с самого начала твердили, что он — именно тот человек, который может освободить Чиморте и контролировать его. Теперь Сергей в это верил.
Он поднял глаза и обнаружил, что Ильич Чакруна смотрит на него с надеждой и страхом. Он кивнул шаману, перевел взгляд на старика.
— Ну и дела. У тебя прямо лицо поменялось, — удивленно сказал Макс. — Что будем делать?
— Завтра же отправимся в монастырь, — ответил Сергей. Он чувствовал, как его несет, и не собирался останавливаться. — Пора заглянуть в берлогу Чиморте.
Партизанский лагерь в Катабамбе, Конго, сентябрь 1965 года
— Чего тебе, Нгеле? — раздраженно спросил Цветков.
Он никак не мог свыкнуться с манерой колдуна беззвучно возникать в палатке — старикан двигался так быстро и тихо, что, казалось, просто сгущался из сумрачного лесного воздуха. Каждый раз, обнаружив его рядом, Цветков вздрагивал от неожиданности. Вот и сейчас дневниковую запись украсила длинная загогулина, оставленная дернувшейся рукой. Внушить колдуну мысль о необходимости стучаться или еще как-то давать знать о своем появлении Андрей так и не смог.
— Так что тебе? — повторил он.
Нгеле молчал и мялся, скреб ногтями морщинистую грудь, почти скрытую ожерельем из бисера и звериных зубов. Глаза с розовыми от прилившей крови белками рассеянно шарили по скудной обстановке. Казалось, он уже успел передумать и пожалеть о своем приходе — чего бы там ни хотел. Цветков не брался угадывать: колдун был совершенно непредсказуем, он мог отмахать несколько километров сквозь лес только для того, чтобы попросить ручку или шоколад, а мог из каких-то смутных, необъяснимых соображений вдруг поделиться новым знанием — или местным суеверием, представляющим исключительно этнографический интерес, или высосанной из грязноватого морщинистого пальца байкой. Андрей с удовольствием бы послал колдуна куда подальше. Но Нгеле единственный, кто вообще соглашался разговаривать с белым человеком; а добывать информацию через чернокожих кубинских инструкторов было ненадежно и рискованно. И Цветков терпел.
