На этот раз Дорогин умудрился обойти Пантелеича. Но тот и не расстроился по этому поводу. Он чуть раньше продемонстрировал свои рассуждения действием, подтвердил их правильность, теперь мог и расслабиться. Он и вел себя с Дорогиным довольно странно, если учесть, что был кем‑то вроде садовника и метрдотеля в одном лице. Его отношения с Муму, скорее, походили на дружбу, чем на отношения хозяина и наемного работника. Ну не могли так разговаривать между собой тот, кто платит деньги, и тот, кому платят.
Пантелеич же был уникальным человеком: умел разделять необходимость, деньги, еду и возвышенное. К возвышенному он относил задушевные разговоры и, конечно же, совместную выпивку.
— Если мы с тобой, Муму, так работать начнем, то через неделю в доме уже делать нечего будет, — предупредил Пантелеич, когда мужчины уже подбирались к забору, с другой стороны.
— В доме всегда дело найдется, — ответил Дорогин. — А не в доме, так можно с машиной повозиться, построить чего‑нибудь. А можно, например, на лужайке террасу соорудить и по вечерам в ней чай пить.
— Чтобы комары заели? — хмыкнул Пантелеич. — Не в Африке живешь. В нашем климате в лучшем случае дней двадцать наберется в году, когда можно на улице спокойно посидеть, без куртки и без шерстяных носков.
— Ты еще скажи, Пантелеич, без валенок!
— Не придумывай ты себе, Муму, всякие глупости. Мужик ты здоровый, потому и с ума сходишь,все думаешь, куда силу свою вбухать. Гири поднимать пробовал?
— Не помогает.
— Тогда и не знаю, что тебе посоветовать. Но взгляд у тебя, Муму, дурной стал. Сразу видно, сила из тебя прет, а приложить ее некуда. К сельской жизни ты не приучен, а то бы завел корову, свиней, огород, каждый бы день при деле был. А так, что толку в твоей лужайке? Траву косишь, сушишь, а потом сжигаешь. Разве это дело — сено жечь? Только время и силы переводишь.
Дорогин понимал, что переубеждать Пантелеича бесполезно, ему никогда не понять, что лужайка может быть красивой сама по себе, а не потому, что на ней пасутся коровы. Он точно знал, что отправь Пантелеича на отдых к морю, тот взвоет от безделья на второй же день, не просидит на пляже больше часа, а то и запьет от нечего делать.
— Ты не злись на меня, Муму, что я правду тебе говорю. Кто ее тебе еще скажет?
— Тамара… — неуверенно сказал Дорогин.
— Женщина? Ни за что. Она тебя жалеет» Время уже близилось к обеду, и мужчины, закончив работу, вернув инструмент в гараж, сели на самодельную лавочку за сараем покурить. В теле ощущалась приятная усталость. Солнце за весну еще не успело надоесть, и от него не хотелось прятаться, а наоборот, хотелось подставить под его лучи истосковавшееся за зиму по свежему воздуху и свету тело. Дорогин стащил рубашку через голову и развесил ее на посеревших за зиму досках, чтобы немного просохла после работы.
