— Не убий, не укради…
— Чти отца своего и матерь свою, — пришел ему на выручку отец Федор.
— Во-во, это я и хотел сказать, чти. А они разве чтут? Вот мой балбес, в восьмой класс пошел, а туда же… Понимаешь ли, отец для него — не отец, мать — не мать. Все по подъездам шляется с разной шпаной, домой не загонишь, школу совсем запустил, — и Василий, в бессилии хлопнув руками по коленям, стал разливать по стаканам. — А ну их всех, батюшка, — и, схватившись рукою за рот, испуганно сказал: — Чуть при Вас матом не ругнулся, а я ведь знаю: это грех… при священнике… меня Семеновна предупреждала. Ты уж прости меня, отец Федор, мы — народ простой, у нас на работе без мата дело не идет, а с матом — так все понятно. А это грех, батюшка, на работе ругаться матом? Вот ты мне ответь.
— Естественно, грех, — сказал отец Федор, заедая стопку груздочком.
— А вот не идет без него дело! Как рассудить, если дело не идет? — громко икнув, развел в недоумении руками Василий. — А как ругнешься хорошенько, — рубанул он рукой воздух, — так пошло — и все дела, вот такие пироги. А Вы говорите: «Грех».
— А что я должен сказать, что это богоугодное дело, матом ругаться? — недоумевал отец Федор.
— Э-э, да не поймете Вы меня, вот так и хочется выругаться, тогда б поняли.
— Ну выругайся, если так хочется, — согласился отец Федор.
— Вы меня на преступление толкаете, чтобы я — да при святом отце выругался… Да ни за что!
Отец Федор видел, что сотрапезник его изрядно закосел, выпивая без закуски, и стал собираться домой. Василий, окончательно сморенный, уронил голову на стол, бормоча:
— Чтобы я выругался, да не х… от меня не дождетесь, я всех в…
В это время зашла Семеновна:
— У, нажрался, как скотина, пить культурно — и то не умеет. Ты уж прости нас, батюшка.
— Ну что ты, Семеновна, не стоит.
— Сейчас, батюшка, тебя Анютка проводит. Я тебе тут яичек свежих положила, молочка, сметанки да еще кое-чего. Анютка снесет.
Отец Федор благословил Семеновну и пошел домой. Настроение у него было прекрасное, голова чуть шумела от выпитого, но при такой хорошей закуске для него это были пустяки.
На лавочке перед его домом сидела хромая Мария.
— Ох, батюшка, слава Богу, слава Богу, дождалась, — заковыляла Мария под благословение отца Федора. — А то ведь никто не знает, куда ты ушел, уж думала — в район уехал, вот беда была бы.
— По какому делу, голубушка? — благословляя, спросил отец Федор.
— Ах, батюшка, ах, родненький, да у Дуньки Кривошеиной горе, горе-то какое. Сынок ее Паша, да ты его знаешь, он прошлое летось привозил на тракторе дрова к церкви. Ну так вот, позавчера у Агриппины, что при дороге живет, огород пахали. Потом, знамо дело, расплатилась она с ними, как полагается, самогоном. Так они, заразы, всю бутыль выпили и поехали. «Кировец»-то, на котором Пашка работал, перевернулся, ты знаешь, какие высокие у трассы обочины. В прошлом году, помнишь, Семен перевернулся, но тот жив остался. А Паша наш, сердечный, в окно вывалился, и трактором-то его придавило. Ой, горе-то, горе матери евоной Дуньке, совсем без кормильца осталась, мужа схоронила, теперь сынок. Уж, батюшка, дорогой наш, Христом Богом просим, поедем, послужим панихидку над гробом, а завтра в церковь повезут отпевать. Внучек мой тебя сейчас отвезет.
