Cценарист Серню и Писатель Фомич шли по Малой Мясницкой. Осень. Шорох листьев, каблучки спешащих дам, цокот копыт и скрип проезжающих пролеток.
— Что ж это выходит, Фомич, сколько я не читал из твоего, э-э, наследия, нигде нет даже намека на присутствие женщин. Разве так можно писать? — спросил Серню.
Он любил старину Фомича, такого же, как и он, студента, изучавшего цикл естественных наук на втором курсе университета. Такого, да не совсем: в Морскую войну Фомич воевал в составе русского Добровольческого корпуса. Поэтому Серню еще и побаивался своего друга.
— А как иначе, старик? Женщины, они все как-то мимо, ни с боку ни с припеку, — благодушно возразил Фомич. Собственно, их и нет вовсе. Где ты их видел, старина? Их нет, это всё пар, иллюзия!
— А вот эти что, не женщины? — показал Серню на проходящих мимо дам.
— Ну и что? Ты докажи, что они есть…
Сценарист закашлялся. Он знал, что если Фомич хотел спорить, то готов был спорить с самой очевидностью.
— Ладно, я твоих софизмов касаться не буду. Но ведь во всяком литературном произведении всегда обнаруживаешь даму, и не одну…
— А зачем?
— Как это? — не понял Серню. — Если желаешь, изволь я тебе поясню…
Он имел кое-какой литературный опыт, писал сценарии и потому полагал себя компетентным в литературных материях.
Но посмотрел на довольного Фомича и осекся. Потом спросил:
— Что, небось, ловушку заготовил?
— Не без этого, старик. Ну, так зачем они нужны в этой самой литературе?
— Как же, ничто в нашей жизни не обходится без них, — повел речь вовсе не о литературе Серню. — Всякое событие, движение души несут в себе знак их присутствия. Из-за них рушились империи и опять же созидались; Генрих Восьмой отказался от католичества и сделал Англиканию англиканской. Потом…
— Так ведь это всё литературщина, мой друг, дань романтической традиции, уже порядком изжившей себя.
— Но Генрих Восьмой?
— Он вполне мог пылать страстью и к небесным светилам. Результат был бы тот же. Если бы судьбы империй зависели от женщин, то никаких империй не существовало б, а жили б мы натурально в шалашах и грызли кости мамонтов…
— Позволь, но мамонты давно вымерли…
— Это фигура речи, при том — не бессмысленная.
— Но исторические примеры?
— Ты еще скажи, что курок является причиной выстрела из ружья, а не охотник вкупе с пробегающим мимо зайцем. Или скажи, что какой-нибудь Раскольников порешил старушку потому, что где-то спёр топор.
— Я этого не говорил!
