А Он уже помог. Ведь Вася Одиноков умер? Немецкий танк утоптал его в землю? Да, это так. Я, Вася Одиноков, умер, и никакие уже электрические сигналы не бегали по нейронам моего мозга, и предстал я Господу Богу, и Господь сказал мне: «Будь». Теперь я валяюсь под брезентовым навесом на лапнике, который сам же и нарубил штыком в этом материальнейшем из материальных миров, и размышляю о том, как же Бог мог попустить, чтобы немецкие танки топтали русских людей. А моё ли это дело — судить Господа? По правде, не моё. А мне завещано говорить только правду.
Вот это да.
Больше всего Васю удручало, что он никак не может постигнуть разницу между собой, Васей, как человеком, имеющим определённые физические параметры: вес, рост и прочее, — и тем Васей, который говорил с Господом. Ведь он, со своим ростом и весом, корчился под землёй — а кто же тогда сподобился беседы с Ним?
Тот, который смотрит эти картины в мозгу?
А этот «кто-то» — он что, часть того Васи, который имеет рост, вес, цвет глаз и прочую чепуху? Или наоборот, реальный Вася, валяющийся на лапнике, только физическая часть того Васи, которого удостоил своим вниманием Господь?..
А вот интересно: ведь он не видел, с кем говорил… Но точно знал, что с Ним.
— Эй, как тебя, — поманил он монашка. — Отец, брат — забыл, извини.
— Отец Димитрий величать меня, — подсел к нему монашек.
— Угу. Напомни, вот когда Моисей говорил с Господом, каким он видел Его?
— Чего?
— Ты что, необразованный? Когда Господь свои заветы диктовал Моисею…
— А! Понял! Говорил Он из огня, и лица его Моисей не видел.
— Точно?
— Да. Так в Писании написано.
— Я и сам помню. Только раньше странно мне это казалось, — Василий глянул монашку в глаза, и вдруг… Вдруг сам себе он показался не Василием Одиноковым, а кем-то ещё. Будто одновременно лежал он на лапнике, рядом со странным бледным молодым человеком, и он же — или не он? — был над этой сценой, над лесным жилищем и вообще над лесом, и видел всё вокруг.
— А там болото, на зюйд-ост, — сказал он. — Нет, на зюйд-зюйд-ост. А за ним село.
— Болото, — подтвердил монашек и нервно облизнул сухие губы. — На юго-юго-восток. Вам там ни за что не пройти.
— А в селе-то немца нет. И наших нет, — продолжал Василий, глядя в небо широко открытыми глазами. Он отчего-то знал, что говорит правду и что вот-вот ему откроется ещё какая-то правда. — А село-то это — Дамиановка? Да, так оно называется?
— А вам откуда знать? — вырвал руку из его хватки монашек, и Одиноков мгновенно потерял самого себя, летающего над лесами, и оказался всего лишь телом, лежащим возле убогой лесной избушки в окружении других подобных тел. Одно из них, монашек, стояло возле него, излучая неприязнь и страх. Другое, Мирон Семёнов, пыталось соорудить самокрутку из негодных для этого сухих трав. Третье, Саша Иваниди, прыгало на одной ноге «до кустиков».
