Из домов выходили члены семьи. Она увидела Тициния с перекошенным от злобы лицом, встревоженного Мульвия и поняла, что он жалеет ее так же, как Виллий, который растерянно стоит, растирая в ладонях виноградные листья, и не замечает этого.
Выступил Марий:
— Тукция, муж тебя обвиняет. Ты дважды виновата: лежала не с мужем и отдалась врагу…
Она вспомнила слова Тициния: «Оптимат — враг плебея» — и низко опустила голову.
— Правда ли это? — продолжал Марий. — А если не правда, то поклянись богами, и мы с радостью примем тебя в семью, и никто не посмеет оскорбить тебя…
Она молчала.
— Ей нечего сказать, — хрипло засмеялся Тициний. — Я видел ее в объятиях Метелла…
Марий повернулся к женщинам:
— Во имя богов, — торжественно заговорил он, — во имя женской добродетели, благословляемой ларами, возьмите эту блудницу, эту тварь и поступите по древнему римскому обычаю…
Женщины окружили Тукцию, рабыня схватила ее за одежду, но старик воспротивился:
— Да не коснется тела свободнорожденной рука не вольницы!
Тициний смотрел, как женщины срывали с Тукции одежды, слышал, как треснула туника, обнажив смугло-розовое тело, и застонал, когда в руках старух и сестры мелькнули тонкие прутья.
Теперь Тукция стояла нагая под жарким ливнем солнечных лучей и дрожала, как от холода.
— Последнее слово за мужем! — возвестил Марий. Губы Тициния задрожали, но он овладел собой и громко произнес:
— Гнать ее, бесстыдную, через Цереаты по дороге в Арпинум!
— Ты мягок, сын мой, — возразил Марий. — Наши деды и отцы поступали строже: они запрягали неверных жен в колесницу палача, публично сажали в позорные тиски, а ты… Но пусть будет так, как сказано… Гнать ее! — крикнул он старческим голосом и закашлялся. — Да не имеет она крыши, огня и воды в нашей области!
Это означало, что если Тукция появится в окрестностях, ее можно безнаказанно изнасиловать и убить, а всякий приютивший ее и разделивший с ней пищу и питье становился соучастником ее преступления и должен покинуть эту местность.
— А Метелл? — вскричал Тициний. — Неужели мы бессильны против него?
Марий опустил голову.
— Увы, — вздохнул он, — что мы можем сделать!.. Слова его были прерваны воплем Тукции. Женщины били ее прутьями, — по смугло-розовой коже побежали тоненькие полоски, расширяясь и багровея.
Быстро переступая короткими ногами с толстыми икрами, Тукция рванулась вперед, волосы ее рассыпались по спине черным покрывалом, но женщины удержали ее за веревку, опоясывавшую бедра, и с хохотом погнали вперед.
