— Могу ли я видеть... барона Грингофа?
Это выговариваю совсем как шутку. Улыбаюсь.
Швейцар медлит, будто приценивается — сперва к моему костюму, потом к лицу.
— А зачем он вам нужен?..
От души отлегло! Я боялся, что он просто захлопнет дверь, услышав такой допотопный титул.
— Меня послала его знакомая.
Швейцар сторонится, пропуская меня, и указывает:
— Под лестницу, налево дверка.
Мне открывает небольшой человечек. Очки, как у сельского дьяка, влезли на лоб. Вопросом поднялись сборки морщин. Седая бороденка тычется в меня по-петушьи — храбро.
— Барон Грингоф? — деликатно спрашиваю я, снимая шапку.
— Иван Эдуардович Грингоф, — с ударением рекомендуется старичок.
Я мнусь.
— В чем дело? — нетерпеливо притоптывает он.
— Я хотел бы сказать вам пару слов...
— Войдите и закройте дверь. Теперь не лето!
Комнатушка крохотная, вся собралась в одну точку электрической лампочки, повисшей над столом. Под лампой разложены щипчики, молоточки — немудрая мелочь часовых мастеров.
Старичок нагибает лысую голову, точно боднуть собирается лампу, и ждет. Глядит как-то сбоку и остро.
— Чего вы хотите?
Вот оно, мое испытание!.. Начинаю я со случайного своего пребывания в городе. Говорю как можно мягче, боюсь раздражить. Говорю литературно — на столе у него лежит физика Хвольсона.
Когда я договариваюсь до базара и рассказываю про находку книги, он нервно передергивает плечами, наощупь хватает трубку, втыкает в рот и забывает зажечь. Я умолкаю и жду приговора.
— А позвольте вас спросить, — выдергивает он трубку, — кто вы такой и почему интересуетесь... этой женщиной?
Он волнуется. Он почти враждебен. Неумелое слово — и все полетит к чертям!
Я отвечаю, как могу — деликатно, вероятно с искренним сочувствием к самому себе:
— Я знал ее еще девочкой, там, на прииске, а потом, за событиями, потерял...
— Так вам и надо! — с неожиданным озлоблением говорит он. — Потерял! Вы не один, милостивый государь, потеряли! Только — некоторые попущением божиим, а вы по своим заслугам...
И в безумии, яростно уличает:
— Я вас узнал! Меня не обманете!
Последняя надежда договориться рушится. А старик совсем разошелся:
— Берите, описывайте! — кричит он, распахивая рваный пиджачишко, и вдруг исступленно заключает:
— Ага, это она подослала! Она...
Человечек бросается к ящику стола. Через плечо летят бумаги, конверты, грохается на пол тяжелый Хвольсон. Дрожащие руки выхватывают фотографию и раз — пополам! Обрывки — в меня!
Я подымаю обе половинки. Старик визжит, в припадке топая ногами:
