Управляющий был бы инородным элементом в этой уютной системе, я понимал это; близнецы явно собирались ревностно защищать свои исключительные права. Мои исключительные права, естественно, в первую очередь, и, прежде всего, на кухне.
О, кухня эта была моим раем, и я был богом, который главенствует над ней! Здесь, среди сверкающих кастрюль и сковородок, ароматов и блеска, и журчания воды, здесь, в своем благоухающем, кипящем, пузырящемся, изобилующем едой королевстве я был абсолютным монархом. Да, весьма большая доля моего творческого труда была все еще на стадии обучения — обучения, познания и инициации; параграфы эти я знал своим сердцем, ритуалы были доведены мною до совершенства, но священное искусство преобразования — оно все еще оставалось сладостной тайной, и в эти сокровенные секреты я только начинал проникать. Я был архиереем и прелатом, архиепископом литургий, которые разработал для служения культу плоти, и мое обучение все еще продолжалось. Бывали черные дни, когда я чувствовал себя совсем как новичок, беспомощный и неспособный, совершенно недостойным своего высочайшего призвания, так как я легко приходил в уныние, потерпев неудачу или придя к плачевным результатам; хотя я ни разу не сомневался в том, что был призван — призван и избран для того, чтобы служить своему могущественному и кровавому божеству. И во все времена я стоял на коленях — испытывая боль, зная о присутствий этого божества, о его налившемся кровью и неодобрительном взгляде, который следил за мной, видел каждое мое движение, осуждал мои попытки с беспощадной беспристрастностью, оценивал и составлял мнение, и выносил приговор. Тени великих мастеров моего искусства также были со мной, низко приклоняясь из своих чертогов на сияющих небесах, побуждая меня, заклиная меня никогда не довольствоваться достигнутым, шепча слова ободрения или упреков; они были моими спутниками в мечтах и наяву, и знание о победах, одержанных ими, неизменно вдохновляло меня стремиться к великому посвящению. Следовать за ними, не обмануть их ожиданий, — я поклялся, что буду невероятным; так как они разожгли огонь своих душ во мне, это было заданием всей моей жизни — сохранить это пламя.
Единственным змеем в этом полу-Эдеме был Артуро Трогвилл, в убийстве которого, как вы знаете, я теперь обвиняюсь; тем не менее, я сказал вам в начале этих откровений, что не убивал Трогвилла, и я повторяю вам это снова: я не убивал Трогвилла.
