— утешение ли, твердая ли надежда, — то этим мы обязаны людям, которые, подобно Моисею, жили верою, а не видимым.
Если бы человек, живущий среди мира сего и ожидающий счастья только от мира видимого, получил бы от него отрицание этого счастья, проходил одни испытания и лишения, — это и составило бы конец всему земному. Но мир дает ему кратковременное наслаждение материальными благами и удовольствиями. Для верующего же, и особенно для пастыря, земная жизнь есть школа горького прозрения и непрерывных отказов. Конечно, я не забываю бесконечных вознаграждений, которые Бог примешивает к ним, не забываю и особой победной радости, которая для священника есть высшая награда веры. Но он их получает не на земле, и святой апостол Павел выразил это первым, сказав, что если бы наши христианские надежды существовали только для этой жизни, то мы были бы самыми жалкими из людей. Нет, не здесь, не на земле мы должны уготовлять себе жилище. Обетованная земля — по ту сторону завесы. Туда будем стремиться без устали, одолевая зло добром и пребывая до конца твердыми, видя Невидимого, как Моисей.
Пастырь добрый полагает
жизнь свою за овец
(Ин. 10, 11)
Какая громадная общественная величина — хороший священник, такой священник, которым дорожит народ, как он дорожил отцом Иоанном Кронштадтским и тянулся к нему потому, что пастырь сам преследовал своей заботой, своей любовью души людские. «Сердце мое расширилось для вас» — эти великолепные и сильные слова Апостола (См: 2 Кор. 6, 11) приложимы ко всякому настоящему священнику — всякому, который не тщетно носит это имя.
Как необъятно назначение — стоять при человеке, при живой душе, в самые важные минуты существования. Человек родился из небытия — и священник погружает его в воду «во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Взрослый человек основывает семью с избранной девушкой — и вот опять: «Обручается раб Божий Иоанн рабе Божией Анне во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Священник владеет словами, которые он один имеет право произносить и которые обладают великою тайною силою: произнесет их — и совершится за Литургией страшное чудо пресуществления, и в Чаше, куда было влито вино, закипит Христова Кровь; не произнесет — и ничего не совершится.
Перед священником раскрыты все страшные тайны дел человеческих. И в исповеди он видит жизнь не такою, какою она кажется даже осведомленным людям, давно уже не строящим себе относительно ее никаких иллюзий, а какая она есть в действительности, в беспощадном и совершенном своем обнажении.
