Наутро, когда хмель прошел, рабочие вспомнили вчерашнее и с ужасом стали размышлять, что им теперь будет за их дикое буйство и насилие. Они ждали тяжелых наказаний властей; но случилось то, чего они никак не предполагали.
Избитые, измученные рабочими, проповедники покаяния, как только немного оправились и собрались с силами, наутро снова пришли к своим вчерашним мучителям и, словно ничего не было, снова кротко и любовно говорили им о позабытом ими Боге, о поруганной Его правде, о загубленной ими их собственной душе. Любовь оказалась сильнее злобы; рабочие были не в силах более упорствовать перед словами благовестия; со слезами окружали тех, кого вчера заставляли плакать, целовали им руки, ноги, молили о прощении, клялись начать другую жизнь, просили не уходить от них. Прошло два года, деревня стала неузнаваема: ад сменился раем, трезвость жителей, семейный мир, достаток в домах стали примерными и небывалыми в округе.
Вся эта перемена в жизни испорченных жителей рабочего селения зависела, конечно, не от числа пришедших к ним добрых людей, а от силы духа последних, от стойкой, несокрушимой любви их к погибающим братьям, от глубокой убежденности, твердости веры в то, что свет победит, осилит тьму, что правда одолеет ложь и что добро возьмет верх над злом. Не только потому, что в добре неодолимая сила, а потому что и мы должны быть тверды в борьбе с миром, при первом же отпоре с его стороны малодушно не бросать начатое доброе дело, не отходить в сторону и не оставлять жизнь идти прежним грустным путем.
Как часто достаточно бывает нескольких глупых насмешек, чтобы охладить пыл, казалось, искренней вдохновенной души, ослабить энергию пастыря, в зародыше загубить его добрый почин! А смеются у нас над всем: станет ли человек религиозным, богомольным; примется ли за изучение Слова Божия; бросит ли разгул и начнет трезвую жизнь; отстанет ли он от картежной или иной какой игры; начнет ли добрым словом останавливать других — все высмеют, надо всем будут издеваться. Кто-то справедливо сказал: «Потому у нас так часто и приходится плакать над многим, что очень уж много мы смеемся над всем».
Не то грустно, что часто слышится и громко раздается глупый смех, а то, что многие его боятся, прячутся от него, словно стыдятся своего доброго дела, своих прекрасных слов, благородных мыслей, светлого замысла. Многие не боятся привидений, зная, что это бред больной головы, бесстрашно стоят под пулями на поле брани, не пугаются гнева начальства, смело скажут правдивое слово, но как огня боятся насмешки, косого взгляда толпы, смущаются тем,
