Тихо мерцает лампадочка, освещая кроткий образ Богоматери… Тот образ, который так любил при своей краткой земной жизни Саша. Тихо горит свеча в руке брата, который читает Псалтирь по усопшему. Мерно и трогательно звучит в убогой монашеской келии голос: «Блажени непорочнии в путь, ходящии в законе Господни. Блажени испытающии свидения Его, всем сердцем взыщут Его…» (Пс.118, 1–2). «Боже Ты мой! — молнией врывается мысль. — Какая же краткая жизнь человеческая; человек, как трава… Только вчера Саша ходил, трудился, молился, переживал, а вот теперь… Ничего ему не надо. Все осталось здесь. Как он любил вот эти иконки, что украшают его келию! И они остались. Собирал, устраивал, хлопотал… А сейчас тихо-тихо лежит, успокоился навеки. Что наша жизнь? Господи, Господи, упокой душу его в месте светле, в месте злачне… а здесь он мучился, страдал, болел — неужели и там?! Нет, Господи, не надо, упокой его. Он так мало жил, больше переживал, молился Тебе, и Ты, Господи, его утешал… Он по зову сердца пришел в эту святую обитель, чтобы Тебе послужить, Господи…».
Тихо догорает свеча, капли воска падают на пол. Плачет она, эта свечечка, роняет свои горячие слезы… Так он любил трудиться с этими свечечками! Всю свою молодую жизнь отдал им. И сколько теперь зажжется их за упокой послушника Александра, и все они будут плакать, ронять свои слезы… «Господи, упокой душу его…».
Брат взял другую свечу, зажег и продолжал читать. Длинные тени ложились по стенам, полу, потолку. Пламечко свечи колебалось. Тени чудовищно изгибались, ходили, как живые, причудливые, темные, как призраки, как могильные ночные тени духов на кладбищах в темную осеннюю ночь… Духи… призраки… страшные призраки… В эту минуту на колокольне часы ударили двенадцать ночи. В открытую форточку окна волной пахнул ветерок. Лампадочка у иконы потухла… Дрожь пробежала по всему телу брата. Страх и трепет охватили его душу. Рука дрогнула и выронила горящую свечу… Непроницаемый могильный мрак воцарился в келии… «Бам, бам, Бам», — протяжно неслось с колокольни. Двенадцать ночи… один на один с мертвецом… Будто шорох послышался сзади от гроба… Скрип пола, шаги… «Духи, призраки», — пронеслось в голове…
В дверь раздался стук. Тихий голос читан: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас». «Слава Богу», — глубоко вздохнул брат всей грудью и перекрестился. Пришла смена.
Когда Сашу хоронили, народу было совсем мало. А родных — одна мать. Но, как бы в награду Саше, на подсвечниках, которые стояли по углам его гроба, горело много-много свечей. Они горели ярко, весело, без всякого дыма и треска. Тихо было на душе у всей братии. И тихим был день похорон. Второй день Благовещения.
