Так настигает нас подлая проза жизни.
— Что же стало с музеем после того, как вас выжили из ваших трех залов?
— Мы окопались с экспонатами в подвале пятиэтажки, где обитали еще и крысы. Держались до затопления. Сейчас сельская районная власть выделяет нам часть бывшего кинотеатра, будем делать экспозицию там. Район же станет платить нам зарплату.
Значит, надменный город отторг чужаков, а простецкая деревня приняла. Посчитала ископаемые своими. Поняла лучше, оказалась дальновиднее. И слава Богу.
— Алик, палеонтологи бывают верующие?
— Кто как. Один мой знакомый утверждает, что эволюция и есть величайшее, неопровержимое доказательство существования Творца — настолько в ней все избирательно и мудро. Причем, знаете, до сих пор не находят переходных форм между видами, и это, видимо, неслучайно: изменения происходят скачком, всего за несколько поколений. И мутации не есть основа эволюции — роль их однозначно отрицательна.
— Так что же — существует промысел Божий?
Он пожимает плечами.
И мы беседуем еще о прихотях эволюции, которая за 20 миллионов лет, сколько длилась история парейазавров, подрастила этих ящеров до 4 метров — таких находят на Двине, а разрозненные верхнекамские позвонки свидетельствуют о том, что встречались особи и вдвое крупнее! Говорим о странной рогатой рептилии пробурнетии. О том, что, судя по отпечаткам, зверозубые-териодонты имели волосяной покров и, значит, теплую кровь, а, судя по костям таза, детенышей вынашивали в утробе и, наверное, потом как-то о них заботились — мозг их — самый крупный из всех пермских животных. Я узнаю, что терацефалы, видимо, питались суминиями, — находят часто останки рядом, а в окаменелом помете одних находят кости и зубы других. Что австралийский аспирант увез отсюда образцы пород, изучил, и оказалось, не совсем окаменела древняя кость, добрая половина в ней — органика и, значит, в принципе, возможно выделить ДНК. вырастить парк пермского периода!
На маленькую выставку в Кирове экскурсии валят валом, сотрудницы с воодушевлением рассказывают про скелеты, двигаясь от полки к полке, от шкафа к шкафу, как их обучил Альберт. А когда он сам забегает помочь мне со съемкой, то отлавливают его и представляют детям как самый драгоценный экспонат. Ребятня не теряется, спрашивает, динозавры — это всегда занятно, два месяца была в Кирове выставка, уехала, и попросили привезти снова.
Вот воздали и у нас Алику по заслугам. Как в Австралии, где он только что гостил у известнейших профессоров, как в Америке, чье Национальное географическое общество готово поддержать его раскопки. Упрямится только Котельнич, город, которому он подарил музей. Но разве подарил для того лишь, чтобы продолжить свое увлечение и хранить находки? Привозил бы он тогда, выменивал повсюду всевозможные окаменелости — и двинские, и азиатские? Привез бы огромный слепок тираннозавра, по имени Кеша, которого смонтировал так, что раньше западных ученых совершил научное открытие — не волочил ящер хвост по земле, как на всех прежних рисунках, а носил, как балансир, и бегал на задних лапах!
