На улице было еще не жарко. На мой «салом!» из-за достархана ответили двое обожженных гиссарским солнцем таджиков. Это строители, приехавшие на заработки из-под Душанбе и выкладывающие хозяину дома, художнику Джалолу, баню. Чтобы заплатить им, Джалол сдал свой новый дом под базу археологов, а семья ютилась в старом.
Отсюда, из Кишлака, как называют этот таджикский пригород Самарканда, до Афрасиаба — пять минут ходу: археологам удобно. В мехмонхоне — комнате для гостей — сейчас ночуют местные российские подданные — татарин Фаниз и его жена Юля, юные молодожены, разбирающие груды нарытых за лето французами черепков. А в другом конце дома, в комнате с занавешанными нишами для спальных вещей, расположилась архитектор Лена из Москвы, рисующая Франсу Гринэ планы раскопов.
Блеют в загородке бараны, которых некому сейчас гонять на пастбище. Прошаркал Джалол в галошах — излюбленной здесь обувке, неся воду для умывания в алюминиевом кувшине-офтоба, сделанном по форме старинных, латунных. На кухне хлопотали две русские женщины, нанятые за кормежку для помощи прихворнувшей хозяйке: высохшая пенсионерка Оля и средних лет пермячка Маша, оставшаяся без работы на фабрике, — ее забросила сюда детдомовская судьба.
Впрочем, Джалол нанял их и для того, чтобы двое его малышей с детства впитывали русский язык: как горожанин, он понимает необходимость приобщения к большой культуре, носителей которой в еще недавно наполовину русском Самарканде с каждым днем становится все меньше.
Вчера, за вечерней трапезой (Джалол угощал меня пловом и водкой, которую здесь предпочитают запрещенному Кораном вину), у нас разгорелась настоящая дискуссия, в которой участвовал и зашедший в гости авиатехник Амон, двоюродный брат Джалола. Я высказал парадоксальную мысль, на которую навело меня сопоставление исторических фактов. А именно: последствия завоевания Мараканды Александром и захват Самарканда русскими в 1868 году имеют некое сходство. Несмотря на первоначальные разрушения, вскоре возникает город лучше устроенный, отвечающий требованиям более высокой цивилизации. В то время как «чингисхановское» вторжение кочевников сопровождается тотальным истреблением жителей, города «за ненадобностью» стираются в пыль, и их холмы на века остаются ареной для козлодраний... Я подумал об этом, оказавшись на улице Толстого, подле могучего сибирского кедра, высоко поднявшего зеленую вершину над одноэтажными домиками «русской» части города. Его почти век назад посадил один российский генерал, сосланный за грехи в Самарканд, и теперь это дерево знает каждый горожанин...
