Сколько братьев наших без просыпу
Спят в завалах из каменных плит
Неподъемных гранитных стен.
Так их сон нашу кровь леденит, Что мы спать не можем совсем.
ЗАПИСКИ ЯПОНСКОГО ГЕНЕРАЛА
Надо путь уступить молодым.
Обдирает морозный дым
Череду бесполезных соцветий.
Обладают бессмертием дети,
Для которых миг бесконечен.
(Да еще сумасшедший беспечен).
Надо, надо путь уступить.
Боже правый, как хочется жить!
………………………………….
Генерал перестал молиться,
И, казалось, застыл в сатори.
Лица, лица, простые лица,
Переменчивые, как море.
(Ожидают ответа вскоре…)
Отрешенность бессвязных мыслей: Старость, немощность, слепота, Сила в мыслях уже не та.
Досконально познав науку смерти, Непременно полюбишь жизнь.
(Ах, шальная мысль, отвяжись!) Неподвижное, как яйцо,
Маска смерти рождает скуку.
Самураю важнее лицо,
Когда тело вкушает муку.
Маска мысли родила улыбку,
Поиграла складками губ,
Словно в морге качая зыбку,
Вызывая невольный испуг,
Хрипло вырвалось слово: «сэппуку», Он сказал и отдернул руку
От лица. Оно стало чужим…
На мозги тяжелее гири —
Слово страшное: ХАРАКИРИ.
………………………………….
Долина бела от снега,
Ей не хватает красок.
Жадного поцелуя
Огненно-жаркой сливы,
Рассыпавшей у корневища
Красные лепестки…
ХАРАКИРИ
О, условности крепкие цепи.
Не татами, а телогрейка
Под коленями у меня.
— Пусть кайсаку кедр не зацепит, Размахнувшись у старого пня…
(Что же дальше диктует традиция?) Надо из сакадзуки напиться
Ритуальным глотком саке,
Распоясаться и налегке
Над священным занятьем склониться, —
Тушью хокку нарисовать,
Лист сложить и камнем прижать, Отодвинув на три ладони…
Древний веер и меч уложен
В блюдо круглое, без излишеств.
Отказаться? — Позор, мальчишество.
Избежать бесчестья не трудно.
Трудно с легкостью умереть.
Не в постели, сейчас, прилюдно.
Нет, кайсаку в глаза смотреть
Слишком тяжко.
Теперь молиться…
Лица, лица, чужие лица.
Ни забыться, ни отгородиться.
Только бы ничего не забыть.
Боже правый, как хочется жить!
Молниеносным движеньем рассек
Он живот от груди до чресел, Вертикально, наискосок.
Прояснившийся взгляд стал весел.
Улыбнулся одной гримасой,
А кайсаку главу отсек.
В нем и не было вовсе массы.
Как подкошенный лепесток,
Он склонился над головой,
Разделенной навеки с телом.
Словно душу перед собой
На сугроб уложил неумело.
На проталине, красной от крови, Лист ольхи стал нездешним, багряным, Словно лист японского клена
Пятерней прикоснулся к Тайге.
Где ты, Япония, где?
4
И ушли, приминая снег,
Через кряжи Хамар-Дабана,
Чтоб негаданно и нежданно
