— Сюда идут, — объяснила Ферн.
Пробормотав проклятие, он поднялся на ноги, помог встать ей. Они бы убежали, но из-за деревьев послышался голос Марка:
— Ферн, Данте, где вы?
— Я убью мальчишку, — пробормотал Данте. — Он делает это нарочно.
— Не будь параноиком.
— Я не параноик, — отозвался он раздраженно. — Он втюрился в тебя.
Несмотря на нервозное состояние, Ферн чуть не рассмеялась:
— Глупости. Его сердце все еще отдано девушке из танцевальной студии.
— Ему двадцать, — огрызнулся Данте. — Он забыл ее в ту самую минуту, когда улетел из Англии.
— Ты уверен в этом?
— Разумеется. Мне тоже когда-то было двадцать.
— Так вот, значит, что творят парни в двадцать лет. И в тридцать. И в тридцать пять.
Данте бросил на нее взгляд человека, доведенного до белого каления.
Теперь и остальные звали их. Пришлось пойти назад, держась как можно веселее и естественнее. Однако голос Ферн дрожал, а улыбка ее выглядела натянутой.
Более того, ее охватила внутренняя дрожь. Она чувствовала себя так, словно оказалась на краю обрыва, не имея ни малейшего представления, как попала туда.
Все Ринуччи расположились под звездным небом. Марк собрался подобраться ближе к Ферн, но был остановлен сердитым взглядом Данте. Если бы нервы не были натянуты, ее это позабавило бы.
Хоуп распорядилась подать чай, и Ферн с удовольствием выпила чашку. Брови хозяйки удивленно приподнялись, когда она положила в чай четыре кусочка сахара вместо одного. Это было сейчас необходимо. Горячий сладкий напиток успокаивал.
— Я немного устала, — сказала она, как только позволили приличия. — Вы не возражаете, если я отправлюсь спать?
— Я тоже устала после перелета, — подхватила Эви, и компания начала расходиться.
Оказавшись в своей комнате, Ферн решила принять ледяной душ. Это быстро приведет ее в норму.
Да, холодный душ действительно охладил, но только тело. Душа осталась растревоженной. Ферн привыкла считать себя спокойной и собранной. Даже испытывая страстную любовь к Сандору, она владела собой, что и доказала в грандиозном финале.
Но Данте лишил ее самообладания. Она постоянно думала о нем.
Когда Ферн вышла из душа и посмотрела на свое отражение в зеркале, он, казалось, был там, с тоской глядя на ее наготу и заставляя Ферн сожалеть, что она не позволила ему увидеть ее обнаженной.
Она натянула ночную рубашку, и воображаемое лицо Данте вытянулось.
— Убирайся! — велела она ему. — Уходи и оставь меня в покое.
Он подчинился, но прежде все-таки посмотрел на нее через плечо.
