Я подкатил к гаражу, въехал внутрь и выключил фары. Прежде гараж был конюшней. Между прочим, он и до сих пор ею оставался. Я сидел с открытой дверцей и вспоминал прошедшие годы, вдыхая отдающий плесенью запах овса, сена и соломы. Вот в этих двух передних стойлах мы с Майком держали наших пони, а в заднем стойле мы устроили пещеру разбойников. На стропилах висели качели и веревочная лестница. Из кормушки мы сделали бассейн. А наверху, на сеновале, где сейчас носятся крысы, Майк застал меня с той маленькой де…
Вдруг громко запищала крыса.
Я вылез из машины и прошел на задний двор. Интересно, может, я именно для этого и остался здесь, чтобы наказать самого себя.
Я вошел в дом через черный ход и направился к парадной двери, зажигая по пути свет, — я имею в виду, на первом этаже. Затем я вернулся в кухню, сварил себе кофе и отнес кофейник в кабинет отца. Я сел в большое кожаное кресло. Я пил кофе и курил, и напряжение постепенно отпускало меня.
Мне всегда становилось лучше, когда я оказывался здесь, еще с тех времен, когда я под стол пешком ходил. Я чувствовал себя так, будто выбрался из мрака на солнечный свет, из урагана — в тишину и покой. Будто я потерялся и снова нашелся.
Я встал и прошел вдоль книжных шкафов, забитых трудами по психиатрии, толстенными фолиантами по патологии в области психиатрии… Крафт-Эбинг, Юнг, Фрейд, Блелье, Адольф Мейер, Кречмер, Крепелин… Все ответы здесь, на виду, стоит только открыть книгу и поискать. И никого это не приводит в ужас и не пугает. Я выбрался из своего укрытия — а я всегда должен был прятаться — и начал дышать полной грудью.
Я взял увесистую подшивку немецких периодических журналов и почитал их. Потом поставил ее на место и взял такую же подшивку на французском. Затем я прочел одну статью на испанском, а другую — на итальянском. Я не умел разговаривать на этих языках, но понимал их. Я освоил их с помощью отца точно так же, как освоил некоторые разделы высшей математики, физическую химию и еще с десяток других предметов.
Отец хотел, чтобы я стал врачом, но боялся отпускать меня в школу и поэтому делал все возможное, чтобы я получил образование дома. Зная, что творится у меня в голове, он приходил в бешенство, когда видел, что я веду себя как некультурная деревенщина, и страшно злился, когда слышал от меня просторечные выражения. Однако со временем, поняв, насколько тяжела моя болезнь, он стал поощрять подобное поведение. Именно таким я и собирался стать: мне придется жить среди деревенщины и общаться с невежами. У меня будет невысокая, но спокойная должность — вряд ли мне удастся найти что-нибудь лучше, — следовательно, я должен вести себя соответственно. Если отец и мог найти работу, которая давала бы значительно больше, чем имел он, то моим потолком была должность помощника шерифа.
