Призрак махнул своей черной мантией, точно ворон крылом, и перед ним вдруг показалась небольшая комната, освещенная лучами солнца, и в ней молодая женщина с своими детьми. Видно было, что она с большим нетерпением кого-то ожидала, ходила взад и вперед и вздрагивала при каждом звуке, — то смотрела в окошко, то на часы и, казалось, с большим усилием над собою сносила шум и беготню играющих вокруг детей.
Наконец зазвенел давно ожидаемый колокольчик, и она бросилась к двери навстречу своему мужу. Он казался человеком еще молодым, но тяжелая забота уже оставила свои глубокие следы на открытом широком челе. Какое-то странное выраженье видно было на его лице в эту минуту, — какого-то грустного удовольствия, которого, казалось, он сам стыдился и старался, но не мог подавить его. Когда жена его спросила, какие вести? — он словно смешался и не знал, что отвечать ей.
— Дурные или хорошие? — наконец, сказала она.
— Дурные, — отвечал он.
— Мы разорены? — и она взглянула на детей.
— Нет, Саша, еще есть надежда.
— Так он смягчился? — сказала она с удивлением. — После этого всего можно надеяться, когда над ним совершилось такое чудо!
— Смягчаться ему уже нечего… Он умер!..
Она была кроткое и любящее созданье у Бога — если только верить ее светлым живым чертам. Но при этом страшном слове “смерть”, вместо другого, лучшего чувства, невольная радость показалась на лице ее, и эта грешная, дурная радость вырвалась невольным веселым восклицанием. Но в следующее мгновенье другое, более угодное Богу чувство уже накинуло тень на ее просветлевшее лицо, ей стало больно и стыдно самой себя. И она уже просила у неба прощенья в грешном движении души, которого не умела удержать даже при детях, коих самое небо вручает матери в охрану от всякого грешного дуновения земли.
— То, что мне сказала вчера пьяная женщина, когда я хотел добиться, чтобы он меня принял и дал отсрочку хоть на неделю, — сущая правда. Он не только был болен, но тогда уже при смерти.
— К кому же перейдет наш долг?
— Не знаю.
— Но до тех пор деньги будут, а если и нет? Не все же такие бездушные заимодавцы, как он. Мы можем пока спать спокойно, а там Бог милостив.
И вправду, с этою смертью у них много отлегло с сердца, и дети, как ни мало понимали, в чем дело, видя просветлевшие лица отца и матери, стали также веселиться.
Со смертью этого человека одной счастливой семьей стало больше, и, кроме грешной радости в чистом и любящем сердце, она ничего по себе не оставила.
