А принц тем временем расстегнул рубашку, обнажив широкую грудь. Потом развязал и отбросил галстук, который шелковой змейкой свернулся на полу.
— Нет, — ответила она на его вопрос. — Мне не нужно никакого шоу. Я… просто не хочу, чтобы вы уходили.
— Значит, я останусь. Вот только отделаюсь от этого… — Он протянул руку к ремню, расстегнул молнию на брюках. Затем на тумбочку у кровати упало что-то блестящее. Брюки соскользнули вниз, а когда он снял боксеры, у Кэти перехватило дыхание.
Ксавьеро улыбнулся, поняв, что ее так поразило. И улегся рядом с ней. Потом взял руку Кэти в свою и положил у себя между ног.
Такая интимность смущала, но, чтобы его не разочаровывать, она коснулась его члена и осмелела. Ей захотелось трогать его тело, каждый сантиметр гладкой оливковой кожи. Но он вдруг отодвинулся от нее:
— Нет. Пока нет.
Не успела Кэти опомниться, а он уже начал целовать ее жарко и нежно. И все вопросы отпали. Как это было прекрасно! О таком чуде она и не мечтала. Неужели до этого момента она жила?
Кэти стонала, извиваясь под ним, желание росло, а Ксавьеро вкушал сладость ее теплой кожи. Обычно он использовал все свои сексуальные приемы, все то, что пленяло любовниц. Женщины считали его щедрым, да он таким и был, хотя чувства свои он при этом не растрачивал. Он считал, что дарит женщинам столько удовольствия — и это было предметом его особой гордости, — что превосходит любого другого любовника. Но разве то, что приходится постоянно доказывать свою состоятельность во всех сферах, не является проклятием для младшего сына королевской семьи?
А Кэти, вцепившись пальцами ему в плечи, водила языком по его соскам. Ксавьеро вздрогнул — ждать больше он не мог. Она хочет его, ее желание неподдельно, это как глоток холодного напитка в разгар жары. Он протянул руку к презервативу и заметил, что Кэти наблюдает за тем, что он делает. Но с тех пор, как он достиг половой зрелости, ему вбили в голову, что наследный принц не имеет права рисковать в постели.
Кэти беспокоило совсем другое: сказать ему или нет о своей неопытности, о том, что она боится его разочаровать. Но еще больше она боялась — и не хотела — нарушить магию, которой он ее окутал. Когда же он снова заключил ее в объятия и начал осыпать поцелуями, было поздно что-либо говорить. Его язык оказался у нее во рту, охвативший тело жар растопил все сомнения. Ею владело одно-единственное желание — чтобы он прижимал ее к себе и не отпускал.
