Убежденный социалист, Скай Хартстайн был, однако, неуемным предпринимателем. Журнал, основанный им, жил вот уже два года. Название его, знакомое Блейку, Мильтону, Сведенборгу и теософам, родилось из еврейской мистики: оно означало сияние Б-жественного Присутствия, а в каббалистическом смысле — женский аспект Б-га. Оно работало на рьяных феминисток; нравилось католикам (напоминало о Марии); буддисты ничего против него не имели, а кришнаиты были очарованы. Шхина! Его даже можно найти в словаре. И все же журнал хвалили больше за то, как он себя заявлял, чем за его содержание — смесь глобального утопизма и сильной радости за себя (по-видимому, они полностью совпадали). У Ская Хартстайна были в журнале собственные страницы, на них он печатал свою поэзию. Знаменитую рекламную кампанию в начале «Шхины» Хартстайн разработал сам; лозунг ее был: «Политика против мадеруита» — «Мадеруит» был серьезный старый журнал, исповедовавший рационалистическую идеологию, осторожный либерализм и абсолютное неприятие косичек. Но война между «Шхиной» и «Мадеруитом» была односторонней: «Мадеруит» вел себя индифферентно. Это был только слух, что «Мадеруит» упорно отказывался печатать стихи Хартстайна: «Мадеруит» вообще не печатал стихов. Мстительность Ская и его «Шхины» имела более земную и более важную подоплеку, чем пренебрежение современной поэзией. Скай Хартстайн был убежден, что в политическом смысле врагов нигде нет, кроме как в твоей собственной груди. В выпускных данных «Шхины» на фоне голубиного крыла красовался лозунг: «Вражда — иллюзия». «Только орала!» — кричал бланк подписки.
Путтермессер все это знала, потому что подписалась на «Шхину» в первый год, но продолжать не стала. Она была запойной читательницей журналов. Она читала «Таймс литерари саплмент», «Нью-Йорк ревью оф букс», «Нью-Йоркер», «Атлантик», «Мадеруит», «Харперс», «Комментари», «Салмаганди», «Саут-уэст ревью», «Партизан ревью» и «Нью Крайтирион». «Нэйшн» она не читала — смысла не было, больше ста лет прошло с тех пор, как туда писал Генри Джеймс. С «Шхиной» она рассталась отчасти потому, что была равнодушна к стихам Ская Хартстайна — коротеньким ободряющим телеграммам из очень коротких строчек, — но главным образом потому, что сияние Б-жественного Присутствия, настойчиво обозначаемое из месяца в месяц, стало тускнеть. Кроме того, она не могла не заметить, что не все еще мечи перекованы на орала. Скай Хартстайн имел привычку принимать желаемое за действительное, и даже желаемое представлялось ей невероятным. В собственных колонках светской хроники он давал личное брачное объявление, а позиция «Шхины» между тем оставалась туманной, мутной, газообразной — все это выдавалось за «дух», а иногда за «гнев». Открывая журнал, ты заранее знала, что найдешь там противную злость чистых сердцем.
