И вот после ночи, проведенной в напряженнейшем ожидании, наступило утро рокового третьего числа. Когда часы били одиннадцать, обе дамы в праздничных нарядах, как для сговора, сидели в гостиной; сердца у обеих стучали так сильно, что, казалось, можно было бы слышать их биение, если бы не заглушал его дневной шум. Еще не отзвучал одиннадцатый удар, как вошел Леонардо, егерь, выписанный отцом из Тироля. Обе женщины при виде его побледнели.
— Прибыл граф Ф., — сказал он, — и велит о себе доложить.
— Граф Ф.! — воскликнули обе сразу, не успев оправиться от первого потрясения.
— Заприте двери! — воскликнула маркиза. — Для него нас нет дома.
Она встала, чтобы самой запереть комнату, и хотела уже вытолкнуть стоявшего на пороге егеря, когда перед ней предстал граф в том самом мундире, при орденах и шпаге, как был он одет при штурме цитадели. Маркиза от смущения готова была провалиться сквозь землю; она схватила платок, оставленный ею на стуле, и хотела скрыться в соседнюю комнату; однако госпожа Г., схватив ее за руку, воскликнула:
— Джульетта!.. — и, словно задыхаясь от нахлынувших на нее мыслей, не могла продолжать. Она устремила пристальный взгляд на графа и повторила: — Прошу тебя, Джульетта! — привлекая к себе дочь. — Кого же мы ждем?..
— Но не его же?.. — воскликнула маркиза, быстро обернувшись и метнув на графа сверкнувший молнией взгляд; при этом смертельная бледность покрыла ее лицо.
Граф опустился перед нею на одно колено; правую руку он прижал к сердцу; тихо склонив голову, глядел он в землю с пылающим лицом и молчал.
— Кого же еще? — воскликнула полковница. — Кого же, как не его, о мы, слепые, безумные!
Маркиза стояла над ним в оцепенении.
— Я сойду с ума, матушка! — сказала она.
— Глупая! — отвечала мать, привлекая ее к себе и шепча ей что-то на ухо.
Маркиза отвернулась и, закрыв лицо руками, упала на диван. Мать воскликнула:
— Несчастная! Что с тобою? Что случилось такого, чего бы ты не ожидала? — Граф не отходил от полковницы; все еще стоя на коленях, он схватил край ее платья и целовал его. «Дорогая! Милостивая! Достойнейшая !» — шептал он; слеза скатилась у него по щеке. Полковница сказала:
— Встаньте, граф, встаньте! Утешьте ее, и тогда все мы примиримся, все будет прощено и забыто.
Граф в слезах поднялся; он снова склонился перед маркизой, взял ее за руку бережно, словно она была из золота и может потускнеть от его прикосновения. Однако, вскочив с возгласом: «Уйдите, уйдите, уйдите! Я приготовилась встретиться с человеком порочным, но не… с дьяволом!» — она отворила дверь, обойдя его, как зачумленного, и сказала:
