Когда я проснулся, мое лицо было покрыто потом, словно его действительно тронуло обжигающее дыхание урагана. На заднем дворе лаял Бунтарь. Взглянув на светящийся циферблат будильника, я обнаружил, что уже почти половина третьего ночи. Бунтарь все гавкал как заводной, к его лаю вскоре присоединились все окрестные собаки, и я решил, что раз уж все равно не сплю, то выйду и успокою пса. На пороге своей комнаты я увидел, что в каморке горит свет.
Слышалось какое-то поскрипывание. Заглянув в каморку, я увидел отца; он сидел в одной пижаме за рабочим столом, где обычно выписывал чеки для оплаты счетов. Крепко сжимая ручку, он то ли писал, то ли рисовал что-то на листке бумаги при свете лампы. Его ввалившиеся глаза лихорадочно горели. Приглядевшись, я заметил, что на его лбу, так же как недавно на моем, блестит пот.
Бунтарь перестал лаять и жутко завыл.
— Черт побери, — пробормотал отец потом осторожно, стараясь не скрипнуть стулом, поднялся.
Я спрятался в тень. Не знаю, зачем я так поступил, но, казалось, отец не хотел, чтобы его беспокоили. Он вышел через заднюю дверь, и я услышал, как он шикнул на Бунтаря.
Бунтарь перестал выть. Отец должен был вернуться через пару минут.
Я не мог больше выносить эту неизвестность. Мне просто необходимо было узнать, какое важное дело заставило отца подняться в половине третьего ночи.
Зайдя в каморку, я взглянул на листок бумаги.
Мой отец, который никогда не имел особой тяги к рисованию, изобразил на листке около полудюжины черепов с крылышками на височных костях. Тут же была целая колонка вопросительных знаков и слова «озеро Саксон», повторявшиеся пять раз. Ниже было написано: «Леди», а потом шла еще одна череда вопросительных знаков. После этого он написал: «Вниз, в темноту», здесь кончик пера едва не прорвал, бумагу. Затем следовали два вопроса, оба одними заглавными буквами: КТО? и ПОЧЕМУ?
В заключение я прочитал такое, отчего у меня внутри все перевернулось:
«Я не выдержу.
Я больше не выдержу.
Я больше этого не выдержу».
Задняя дверь открылась.
Я спрятался в тени, наблюдая, как отец вошел в каморку. Он снова сел и стал рассматривать то, что было нарисовано и написано на листке бумаги.
Никогда раньше я не видел его таким. В эти тихие предрассветные часы его лицо было неузнаваемо. Это было лицо насмерть перепуганного мальчика, которого мучило что-то, выходящее за границы его понимания.
Открыв выдвижной ящик, отец достал кофейную чашку со сделанной по трафарету надписью «Молочная ферма "Зеленые луга"». Потом вытащил из кармана коробок спичек, сложил листок бумаги вчетверо и аккуратно порвал его на мелкие клочки. Обрывки отправились в кофейную чашку, после чего отец чиркнул спичкой и поджег бумагу.
