Как укусы злы годин!
Птички прыгают на ветке…
Бабы ходят спать в овин…
Не вчера ли юной крошкой
Ты русалочкой была?
В «Майской» кушала окрошку?
Называли все Тимошкой
И боялись, точно зла,
Глаз твоих обманно-ясных,
Губ твоих проклято-красных,
Брови, что как взмах крыла!
(Был для всех наш общий дом
под уютным каблуком.)
А улыбка, что дразнила,
Надувала, вновь сулила,
А ресниц смертельный яд!
…Это было, было, было,
Было десять лет назад!
Ты смеешься, дорогая?
Смейся громче, бог с тобой!
Что ж тебе я пожелаю,
Именинничек ты мой?
На серебряном на блюде
Ну, каких даров принесть?
Чтоб прекрасное: «Все будет!»
Стало скучным: «Ах, все есть!»
Пожелать в делах удачи,
Чтоб квартира… чтоб клозет…
Чтоб была машина, дача…
И десятка на обед?
Чтоб сердитый пан Строжеско
Отменил в тебе порок?
Чтобы вдруг Комиссаржевской
Объявил тебя пророк?
Чтоб роскошной ролью, главной
Мир на веки озарить?
Чтобы Вера Николавна
Превратилась в Бовари?
Чтобы мир был с режиссером,
С мужем тишь и благодать?
Все заманчиво, нет спора.
Как тебе не пожелать?
Но, поспоривши с собою,
Бескорыстию учась,
Пожелаю я другое:
Будь по-прежнему шальною,
Бесноватой, молодою.
Будь несчастной, но такою,
Но такою, как сейчас.
Птички прыгают на ветке…
Бабы ходят спать в овин…
Разрешите вас поздравить
И с днем ваших именин.
Стихотворение понравилось, а сам Борис нет и нет. Не помогли и мои уговоры — симпатии не получилось.
В эту зиму еще в Новосибирске у меня что-то случилось с сердцем: оно вдруг, как безумное, начинает колотиться. Борис отвел меня к знаменитому в Киеве кардиологу, профессору Строжеско, и тот сказал, что у меня сильнейший невроз. Вот тебе и на, вот тебе и первая болезнь.
Война. Теперь уже настоящая, с немцами. Все куда-то колыхнулось, двинулось, заметалось, понеслось. Семь часов утра, позвонил из Москвы Борис, а я только что вошла в номер. У нас была ночная съемка, и когда мы вышли со студии, где-то очень далеко слышали то ли канонаду, то ли рев самолетов, подумали, уж не землетрясение ли опять.
Борис уже мобилизован. Домой не вернется. Взволнован очень. Уйма наставлений. Он переаттестован из командира в политрука. Все журналисты-командиры переаттестованы в политруков. Никогда Борис таким не был, даже голос совсем другой. На польскую войну он уходил припеваючи, финская была уже настоящей, нас хорошо потрепали, несмотря на всю нашу «мощь», и Борис вернулся растерянным, но больше похожим на мужчину. Сейчас в его голосе нет энтузиазма, есть страх, он по проводам приполз и ко мне.
