— Только усов не режьте, пускай остаются, — жалобно сказал из сеней Фроськин голос. — У всех у наших у солдат, которые повозвращались с фронта, отросли усы.
— Ты опять тут?
— Тут.
— Чего ж ты прячешься? Заходи в хату.
— Хитрые!
— Ничего, заходи.
— А вы будете биться?
— Не буду.
— Перекреститесь.
— А если я в бога не верю?
— Ни. Верите.
— Откудова ты знаешь?
— Вот знаю. Которые с артиллерии — те чисто все в бога веруют, а которые с пехоты или же с Черноморского флоту матросы — те все чисто не верят.
— Смотри на нее: все она знает. А, например, с кавалерии или же с инженерных войск, то те как: верят или не верят?
— Те — я не знаю. С кавалерии и с инженерных у нас ще не возвращалось.
Разговаривая таким образом с братом, Фрося мало-помалу вошла в хату и доверчиво остановилась совсем невдалеке от него, глядя во все глаза и наслаждаясь увлекательным зрелищем бритья.
Ловко вывернутая бритва сверкала в руке Семена, разбрасывая вокруг себя по хате зеркальных зайцев. Лезвие осторожно очищало с подбородка мыло. Под ним обнаружилась чистая, до красноты натертая кожа.
Девочка склонила набок голову и, затаив дыхание, прислушалась.
— Слухайте… Не слышите? Все равно как сверчок.
— Что?
— А бритва. Верещит. Тонюсенько-тонюсенько. Кая сверчок. Скажете — нет?
— Это, наверное, у тебя в носе сверчит.
Фрося фыркнула и сконфузилась.
Некоторое время она молчала, переминаясь с ноги на ногу. Ей уже давно надо было сказать брату одну вещь. Но вещь эта была такая важная и секретная, что девочке все никак не удавалось среди шутливого разговора кинуть нужное словечко. Кроме того, мешала мать, которая не отходила от печи, стряпая сыну добрый борщ из кислой капусты, пшена и свинины. Но вот она вышла из хаты за салом.
Фрося завернула руку за спину, подошла вплотную к брату и подергала себя за рыжую косу. Рыжие брови ее строго нахмурились. Вокруг пухлого рта сошлись морщины оборочкой, как у старухи.
— Слышь, Семен, — быстро сказала она, косясь на дверь, — посылает тебе один человек поклон — а какой человек, ты сам знаешь, — и пытает тебя той человек: какие дальше твои думки? Будешь ты посылать до нее сватов или не будешь? Или, может, ты уже забыл про того человека вспоминать?
Дернулась бритва в руке у Семена.
— А, чтоб тебя! — сердито сказал он. — Гавкаешь под руку глупости. Свободно мог порезаться!
Сердце его горячо ёкнуло. Он изо всех сил наморщил лоб, старательно вытирая бритву бумажкой.
— Передашь тому человеку, — сказал он, глядя в сторону, — что, может, она забыла про меня вспоминать, а я про нее никак не забыл, и мое слово как было, так и есть — нерушимое.
