Начало развидняться. На черном небе слабо проступала водянистая туча.
Вдруг из блиндажа постучали в окошко. Глухой голос фельдфебеля требовал, чтобы его вывели оправиться. Семен немного подумал, потом спустился по земляным ступенькам вниз, отпер дверь и, сказав: «Только без всяких глупостей», пропустил фельдфебеля вперед.
В предутреннем свете фельдфебель узнал Семена. Они молча отошли на несколько шагов в сторону, за кусты.
— Ну, раз-раз, и готово, — сказал Семен.
Фельдфебель стоял, опустив голову. Семен увидел его лицо. Это было жалкое лицо уже немолодого человека, только что плакавшего. Слезы еще висели на опустившихся усах.
— Слушай, Семен, — через силу сказал Ткаченко, — я тебя знаю, и ты меня добре знаешь. И хоть я перед тобой и перед людьми, может показаться, сильно виноватый, но то не моя вина, а вина всей нашей воинской жизни. Ты еще сосал мамкину цицьку, а я уже проходил учебную команду. Отпусти меня с батареи. Тебе ничего через это не будет, а мне… — Он всхлипнул. — Как-никак с одного села. Возьми это одно. И другое. Говорю, как перед истинным богом: вернешься домой целый — посылай сватов.
Он снял фуражку и длинным движением вытер глаза рукавом шинели, из-под которого потекли слезы.
Душа у Семена перевернулась. Он боязливо посмотрел по сторонам. Батарея спала.
— Слышь… — сказал он шепотом и решительно махнул рукой, — бежи. Я не видел.
Ткаченко осторожно вошел в кусты к в ту же минуту пропал из глаз.
Когда наутро за Ткаченко пришли из штаба полка, Семен просто сказал:
— А его уже в помине нет. Пошел до ветру и доси не возвращался.
— И пускай, ну его к чертям! — неожиданно воскликнул депутат полкового комитета, счищавший с обмоток щепкой слой жидкой грязи. — Еще руки марать об всякую шкуру! А что, товарищи батарейцы, нет ли у кого табачку на одну закурку?
Семен с охотой достал из кармана шаровар жестяную коробочку, но в руки ее полковому депутату не дал, так как хорошо знал пехотные привычки, а открыл сам и положил в протянутую ладонь с черными линиями ровно одну щепотку.
При этом он вздохнул и сказал:
— С одного села. Как-никак. А на бумажку разживитесь у кого-нибудь другого.
