В параде участвовали части, находящиеся на переформировании. В их марше по Красной
площади не было ничего парадного. Усталые, они не могли знать, что им, направляющимся на
боевые позиции осажденной немцами столицы, предстоит сначала пройти маршем по Красной
площади. Парад начался в 8 часов утра, в то время как обычно они начинались в 10 часов.
Предрассветный утренний туман, низкая облачность, метель и мороз делали погоду нелетной, что
счастливо сопутствовало проведению парада с наименьшей вероятностью налета немецкой
авиации.
В речи И.Сталина с трибуны Мавзолея прозвучали слова, которые запомнились, как вещие
предсказания: "Еще пол годика, годик и фашистская Германия лопнет под тяжестью своих
преступлений". Смысл этой фразы тогда не казался реальностью. Он больше был как бы направлен
на поднятие духа людей. Но месяцем позже наши войска нанесли врагу первый после начала войны
сокрушительный удар и отогнали немцев от Москвы. Вдохновленным победой людям
потребовалось больше музыки,
Звуки нашего оркестра, единственного оставшегося в Москве из образцовых военных
коллективов, раздавались на московских вокзалах, речных причалах, откуда сформированные
части направлялись на фронт и куда прибывали беженцы и эвакуированные из оккупированных
районов нашей страны.
Многие люди, порой и сами музыканты, не вполне оценивали роль и значение музыки на
войне - как во время кровопролитных сражений на фронтах, так и в тылу. Но надо было видеть
лица людей - бросивших все, едущих неизвестно куда стариков, женщин, детей, оставивших свои
дома, упавших духом, для которых, казалось, жизнь кончилась - когда они слышали звуки духового
оркестра. Услышав музыку, люди плакали, обнимались, кричали: "Музыка! Значит, жизнь, значит,
не все конченой впереди победа!" Это было выражением отчаяния, смешанного с чувством
надежды, возвращения к жизни. Глядя на это, невозможно было играть, слезы душили, сбивалось
дыхание... Эти минуты незабываемы.
Однако, как это ни покажется странным, ни трудности и тяготы армейской службы, ни тревога
и напряжение военных будней не отравляли нашу жизнь так, как это делал наш начальник и
дирижер - Лев Георгиевич Юрьев (брат выдающегося трубача Леонида Георгиевича Юрьева).
Мало того, что он был бездарным дирижером и музыкантом, что особенно бросалось в глаза на
фоне высокой исполнительской квалификации большинства оркестрантов, это был еще и
редкостно неприятный человек. Для него не существовало никаких авторитетов, он не терпел
компетентных суждений, не прислушивался к чьему-либо мнению. Люди для него были как будто
механизмами, автоматами, призванными молча выполнять любые приказы. А приказы эти бывали
порой нелепы ; до идиотизма.
