К счастью, усмешка хозяйки освободила ее от необходимости продолжать.
— Именно так. Знаешь, дорогая, иногда я даже забываю, что мой сын наполовину англичанин. У него чисто греческая привязанность к семье. Каждый год Никос требует, чтобы родственники собирались вместе. Он называет это «наши каникулы» и даже не подозревает, сколь мучительны они для меня.
— А в чем дело? Вы с ними не ладите?
Может, причина в ее чисто английском снобизме, подумала Маджи, но отбросила такую мысль. Чопорностью Дороти Костаки не отличалась, наоборот, открыто и дружелюбно общалась с людьми, не заботясь, есть ли между ними дистанция, будь то происхождение или чисто клановые различия.
Дороти с удовольствием попробовала чай, который принес стюард, поставила чашку на маленький столик и очень серьезно посмотрела на Маджи:
— Помнишь, в кафе на Крите я обещала как-нибудь рассказать историю своей жизни? Пожалуй, настал такой момент.
Девушку озадачил странный тон хозяйки, но было бы глупо возражать, если человек хочет выговориться или излить душу. Возможно, благодаря откровениям матери и поведение ее сына станет в чем-то понятней?
— Как ни странно, она напоминает греческую трагедию. Именно так. Тра-ге-ди-ю… Мой Димитрос Костаки был человеком чести и женился на мне, когда я забеременела. Я любила его до безумия и считала себя счастливейшей из женщин. Старший брат Димитроса жил в Нью-Йорке с женой Аспасией и дочерью Медеей. Ты их сегодня видела. Моему Никосу исполнилось двенадцать, когда они впервые навестили нас. Я заметила, как мой обожаемый Димитрос смотрит на Аспасию, и поняла, что они не просто друзья. На вечеринке в их честь она совершенно откровенно призналась мне, что Димитрос с юных лет был влюблен в нее. Она предпочла старшего из братьев, потому что тот уже крепко стоял на ногах и имел приличное состояние, но стоит ей только поманить пальцем, как Димитрос окажется у ее ног!
— Господи! Какой ужас!
— Сначала я думала — врет! Набивает себе цену передо мной. Набралась духу и спросила мужа напрямик. Лучше бы он тогда соврал. Но Димитрос действительно познакомился с юной Аспасией раньше, чем брат, и фактически свел их друг с другом. Он называл меня дурехой, клялся и божился, что давно забыл увлечение юности, уверяя, как радуется счастью брата. Я постаралась поверить ему, и следующие шесть лет мы жили как раньше. Только я уже знала обидную для любой женщины деталь — ты не первая избранница своего кумира.
