Когда она на кухню пришла, я уже озабоченно куру вилкою тыкал в кипящей воде.
— Ч-черт! — с досадою произнес. — Никак не варится курица твоя! Мороженую, что ли, купила?
Смутилась чуть-чуть, лишь тень сомнения промелькнула… потом проговорила доверчиво:
— А других не было, Веч!
Легко ее обмануть! Потом — радостно уже — брякала, я весело на машинке писал историю курицы, отец с дребезжаньем двигал у себя в комнате стул, видимо, то отодвигая его от стола, то снова придвигая, садясь и продолжая свой неустанный труд.
Звонкий голосок Нонны с кухни донесся:
— Иди-ти! Все гэ!
Вот она, долгожданная идиллия! Заглянул к отцу, в его маленькую комнатку, с атмосферой тяжелого труда:
— Пойдем обедать.
Согнувшись над бумагами, мрачно кивнул, но больше движений не последовало. Ну, идиллию же надо поддержать, хлипкую! Неужели не понять?? Донеслось наконец дребезжание стула, когда я уже далеко ушел.
Он сел за стол, ни на кого не глядя. Лютует батя! Теперь, видно, настал его черед?
Сморщившись, смотрел на помидоры на тарелке — так, будто ему положили кусок говна. Неужели не понимает, что надо веселье поддержать! Потрогал вилкой:
— …Помидоры квашеные, что ль?
— Какие? — Нонна поднялась. Торчащая вперед челюсть задрожала.
— Квашеные, говорю. Непонятно? — с мрачным напором повторил.
— Отец! — я вскричал.
Он мрачно отодвинул тарелку.
Конечно, помидоры эти Нонна из своих давних «загноений» достала, добольничных! Но неужели надо подчеркивать это, нельзя заглотить ради счастья семейного? «Объективная истина» — ею кичится? Главное — отношения между людьми. Без каких-либо установок заранее! Конкретно, как оно сложится каждый раз. Нет! Замшелые его принципы ему важней. «Не каждый факт надо констатировать!» — сколько раз ему говорил. Но его не сдвинешь. Курицу ковырял. Отодвинул.
— Что, отец? — произнес я.
— Жесткая, — холодно отвечал.
Ну и что, что жесткая? Трудно ему сгрызть? Вон зубов у него сколько еще — больше, чем у нас с Нонной вместях! Неужто не понимает, что это экспериментальный обед, первый после больницы! Не важно это?
— Спасибо, — чопорно поклонился, встал. Пошел из-за стола, холодно пукнув. Обычно с задушевной трелью выходил.
Нонна, блеснув слезою, глянула на меня. Я лихо ей подмигнул, сгреб помидоры со всех тарелок на свою (она, несмотря на всю ее душевную чуткость, тоже их не ела, боясь, видимо, отравиться). Ел только я, торопливо чавкая, весело ей подмигивая. Проглотим все! Сладостно закатив глазки, провел ладошкой по пищеводу. Красота! Нонна смеялась. Вот и хорошо! Теперь возьмемся за птеродактиля.
