— Извини, — гордо произнес, для наглядности палец подняв. — Должен тебя покинуть.
Помчался, подпрыгивая, в ночную травму, на Малую Конюшенную.
Маленький лысый хирург помял палец.
— Оборвана связка верхней фаланги. Сейчас наложу вам лубок. Недели через четыре, будем надеяться, срастется.
— Да-а?! — воскликнул я.
— Впервые вижу столь радостного клиента! — хирург сказал.
Примчался домой. Мимо кладовки проходя, гипсовому Толстому вздетый пальчик показал. Тот аж побелел.
С утра отец хмурый, насупленный был, бровями стол подметал. Немного Толстого напоминал, сосланного навеки в кладовку.
— Пошли завтракать, — ему сказал.
Думал крикнуть, как Нонна: все гэ!.. Но ее не заменишь.
— Мгм… — отец произнес, не отрываясь от рукописи. И потом долго еще не шел. Не мог оторваться, счастливчик? Наплевать ему на то, что все остывает, главное — его вечный научный шедевр!
…Видать, просто ты завидуешь, что он пишет, а ты нет. Но этим моим злобным чувствам пора дать отпор… Может, Нонна вернется. И к тому времени должны быть тут мир и благодать.
Явился наконец. Мрачно кивнув, уселся. Раньше было принято говорить «Бодр-рое утр-ро!», и как-то это задавало тон на весь день, но теперь, когда нет Нонны, исчезло все. Невелика птичка, да звонкий голосок!
Отец увидал вдруг мой пальчик запеленутый, пострадавший.
— В носу, что ль, ковырял? — усмехнулся. Так подвиг мой оценил. Спасибо, отец, на добром слове.
Похлебал молча каши, маленько потеплел, подобрел.
— Ну, спасибо тебе, что не забыл! — усмехнулся он.
— Как можно!
— Ну, всяко бывает! — откинулся, улыбаясь. Чувствую — сейчас он настроился мудростью делиться. А потом — нельзя?! Хмурое его настроение гораздо меньше раздражает меня, нежели добродушное. Не чует этого?
— При царе еще было…
Начал издалека. При царе Горохе, видимо.
— А, — произнес я холодно. Но его не собьешь.
— Да-а-а… — он произнес неторопливо.
Боюсь, что, пока доберемся мы с ним до сегодняшних дел, день закончится. Но хочешь не хочешь, любишь не любишь, а надо терпеть. Единственно когда общаемся с ним — за завтраком. Надо!
— А? — он вопросительно произнес, требуя, видимо, поддержки.
Я кивнул благожелательно: мол, давай, давай! Время терпит!
Но не в такой же степени! Минут пять после этого он молчал. Склонив брови, яростно растирал в чашке лимон с сахарным песком. Сколько сил еще в нем!
— Так что — при царе-то? — пришлось его немножко поторопить.
— А?! — снова произнес. Молодецки уже огляделся: мол, если так просите, так уж и быть, расскажу.
