То, что я взяла с собой в поездку из носильных вещей, можно перечислить в одном предложении: старое перелицованное пальто мамы, тонкий платок, пара сапог на картонной подошве из коврового материала и кольцо.
Кольцо не просто украшение — оно должно дать мне средства для моего пребывания в Германии, но это и опасно: украшение, как объект мены-продажи, представляет интерес повсюду. Поэтому во время поездки патрули Красной армии постоянно выискивают драгоценности. Кто будет схвачен с кольцом или колье, завершает свое путешествие на ближайшей станции. Я везу свое кольцо под языком и говорю при этом тихо, но без особого труда — благодаря занятиям сценической речью в школе-студии…
На вокзале в Берлине меня встречает подруга. Мы знакомы по Петербургу и Москве. В России она вышла замуж за австрийца и — теперь уже как австрийка через комиссию по репатриации выехала еще за два года до меня.
Подруга не сразу узнает меня в моем наряде. Я снимаю платок. Теперь она бросается мне на шею и что-то лепечет о худобе и истощении.
— Неужели человек может быть таким отощавшим, — потрясенно бормочет она.
Я в Германии — в бедной, разрушенной войной и инфляцией и тем не менее богатой стране, если помнить о нищете в России.
Подруга тащит меня в ближайшее кафе и заказывает пирожные со взбитыми сливками.
Я не могу устоять.
— Ты приехала навсегда? — спрашивает она.
Я трясу головой и отвечаю с совсем неприлично набитым ртом:
— Нет, на полтора месяца.
Я останусь навсегда и увижу Москву снова лишь после второй мировой войны. Заключенная под особый арест, я должна буду рассказать советскому правительству «интересные подробности» о главных немецких нацистах.
Но все это еще впереди. Пока же — не успев приехать в Берлин — я залегаю в постель: мой ослабевший желудок бунтует против пирожных и взбитых сливок. «Месть» его длится несколько дней.
Моя кровать стоит в комнате типичного берлинского пансиона на Гроссбееренштрассе. Как и большинство владелиц маленьких пансионов в так называемых приличных жилых кварталах, моя хозяйка потеряла своего мужа-офицера на войне. Она знавала лучшие дни и соответствующим образом держит себя. Хозяйка ведет себя несколько сухо, но в то же время старается привести мой желудок в порядок и отдает горничной точные распоряжения, полагая, что в этих случаях нужно пить много отвара ромашки. Наше взаимопонимание в этом отношении полное; в остальном же мы едва понимаем друг друга — я знаю лишь несколько слов по-немецки, а она ни слова по-русски.
